Беовульф (Сборник)
Шрифт:
– Прощайте, – коротко бросил аббат.
– Ничего не хотите сказать напоследок?
– Почему вы меня не убили?
– Это было бы подло.
– Мне жаль вас, милорд. Вы не представляете, с какой могучей силой вошли в соприкосновение. Я не про чудовище, проклятие Фафнира это так, малозначащие частности… Еще раз предлагаю – останьтесь. И давайте трудиться вместе. Приорат оценит вашу решительность.
– Нет, простите.
– Хорошо. Отправляйтесь. Только знайте – вашей жизни отмерен крайне недолгий срок. Посему попрошу не удивляться в случае фатальных неожиданностей.
– Благодарю за столь откровенное предупреждение, – церемонно и чуть издевательски
– Это была истинная правда, – хладнокровно ответил преподобный. – Берегите манускрипты Беранже Соньера, если уж забрали. Надеюсь, их найдут на вашем трупе те, кто и должен найти.
Джералд возмущенно кашлянул, однако решил не ввязываться в ненужный обмен остротами и угрозами. Он просто вышел в коридор, запер дверь, а ключ вышвырнул в окно, в кусты сирени. На тонких ветвях набухали и распускались ярко-зеленые почки.
Экипаж, в котором зевал едва-едва проснувшийся Монброн и восседал доктор Шпилер, ожидал возле ворот. Там же громоздился фургон, взятый под опеку непременным Тимоти.
Ойген, обернувшись с козел коляски, тихо спросил:
– Едем, сэр?
– Да, едем. В Вормс. Дорогу помнишь?
Джералд не оборачивался. Серые стены аббатства навевали на милорда беспросветную тоску и неприятные мысли о ближайшем будущем.
И все-таки, сколько долей правды было в рассказе отца Теодора?
На коленях Джералда покоилась черная тяжелая папка. Вулси вдруг заметил, что на плотной коже вытиснен несколько необычный для ХХ века символ – три пчелы в геральдическом щите. Герб династии Меровингов.
Бойцовское настроение мсье Монброна сейчас поддерживали только уверенность в собственной правоте и надежда, что если не друзья, то хотя бы французский консул вытащат его из малоприятной переделки.
Дело близилось к вечеру, мерзкая вонючая камера, в которой содержалось еще трое арестованных (по мнению Робера – грязных отпетых негодяев), уже не представлялась последним кругом дантова ада: пообвыкся. Отпетые негодяи поглядывали на хорошо одетого иностранца с робким интересом и пытались завести разговор, однако Монброн сделал вид, что не знает немецкого языка. Находиться рядом с отбросами общества – небритые, в грубых промасленных куртках и дрянных картузах хамы! – Роберу претило до невозможности, но еще больше пугала грядущая перспектива оказаться в окружной тюрьме. Судя по разговорам отбросов, условия содержания там были гораздо хуже – камера на двадцать человек, никакой отдельной уборной, кормят два раза в день, и чем!.. Но гаже всего, по мнению утонченного банкирского сыночка, было то, что его сокамерники являлись не просто преступниками, а преступниками государственными – социалисты! Если не сказать хуже: последователи бредовых идей мсье Карла Маркса! Арестованы за подстрекательство докеров гавани к неповиновению властям. Ужасно, не правда ли?
Когда приедет консул, черт побери? Merde!
Урочный час пробил. Скрипнул ключ в замке и надзиратель в темно-синем, несколько поношенном кителе с серебряными пуговицами приказал выходить. В коридоре уже ждал Geleit [47] , каковое слово Робер перевел как «охрана в пути».
Четверку горемык вежливо, но непреклонно, запихали в черную полицейскую карету, тесную
47
Конвой (нем).
При воспоминании об отвратительном обер-фольгене Робера перекосило. Он предлагал господину следователю целых пятьдесят рейхсмарок золотом, а тот поднял скандал! И, что немаловажно, отметил гнусное происшествие в протоколе, заодно вызвав свидетелей, способных подтвердить попытку господина Робера де Монброна подкупить должностное лицо.
Какая неосторожность! Мало того, что обвиняют в убийстве ( нескольких убийствах! С невероятной жестокостью!!), так еще и мздоимствование… Как выкручиваться? Зря, вы, мсье ввязались в авантюру с кладом – номер в гостинице, пусть даже дешевой, гораздо лучше жестких и неудобных тюремных лежанок. Как они правильно называются? Ах да, кажется, нары…
Экипаж, на запятках коего стояли два унтер-офицера полиции, отбыл от управления в сторону окраины, туда, где находились разветвленные пути железной дороги, примыкавшие к главной линии от Страсбурга на Кобленц и Дюссельдорф. На камнях мостовой карету немного потряхивало, оборванцы в картузах угрюмо молчали, а Роберу хотелось заплакать. Неужели Джералд и Тимоти его бросили? А мистер Роу? Тим сказал утром, будто археолог уехал в город заранее, подготовить погрузку на пароход или арендовать железнодорожный вагон, чтобы добраться до границы. Бросили?! Нет, это было бы чересчур!
Как потом Робер ни пытался описывать свое избавление от доли каторжника на галерах, ничего не выходило. Слов не хватало! Настоящее приключение, в духе Жюля Верна или Стивенсона! Полицейская карета вдруг резко остановилась, снаружи донесся непонятный грохот, яростная ругань охранников, выстрелы, неистовое конское ржание, гортанные вопли на языке варваров-туземцев. Задняя дверь экипажа распахивается, в проем врываются яркие лучи предзакатного солнца, знакомая рука Тимоти хватает за ворот и выволакивает наружу. Рядом – невзрачный обшарпанный экипаж, в который тебя забрасывают едва ли не пинком, резкий щелчок бича, недовольный визг лошадей, пронзительный свист в два пальца…
…И бешеная гонка по узким улочкам, перевернутые лотки мелких торговцев, возмущенные возгласы бюргеров. Счастье, что не было никакой стрельбы. Монброн очухался только в тот момент, когда повозка, запряженная парой насквозь беспородных, однако быстрых на ногу каурых лошадок, вылетела к реке, пронеслась мимо длинных облупленных складов или пакгаузов, а каменная мостовая превратилась в ровный деревянный настил. Робер, осмотревшись, понял, что справа сидит незаменимый в острые моменты жизни Тимоти, слева – абсолютно неизвестный тип, внешне подозрительно смахивавший на обитателей покинутого узилища; на козлах еще один, такой же обтрепанный и непривлекательный.