Беовульф

Не было людей, мир не возник еще, космос зиял черною бездонностью Гинунгагапа [1] . Далеко на севере — промерзшие пустыни Нифльхейма [2] , а на крайнем юге — пылающие печи гиганта Сурта [3] , названные Муспелльсхеймом [4] . В безграничной пустоте Гинунгагапа ледяные северные ветры встречались с теплыми южными бризами, снежные вихри таяли, сыпались дождем, и вырос из них Имир, всех Ледяных гигантов родитель [5] . Великаны дали ему имя Аургельмир — Голосом Гранит Дробящий.

Из того же снега летучего родилась и первокорова Аудумла. Молоком своим сладким вскормила она Имира, языком своим шершавым вылизала из соляной скалы первого из всех богов, Бури.

Сын Бури, Бор, родил трех сынов от гигантессы Бестлы. Звали их Один [6] , Вили и Be. Эти трое сильных сразили великого Имира и бросили тело его в мертвое сердце бездны Гинунгагапа. Из крови его сотворили они озера, реки и моря, из костей создали горы. Массивные зубы Имира стали валунами и камнями, облака поплыли из мозга его, череп превратился в небосвод, накрывший землю.

Так сотворили сыны Бора мир, ставший домом для сынов человеческих. Напоследок построили они из бровей Имира громадную стену и назвали мир людей Мидгардом. Стена эта поднялась далеко за морями, по самым краям мирового диска, и защищала она людей от враждебных гигантов, не утонувших в потоке крови Имировой.

Здесь, под защитою стены Мидгарда, и суждено было прожить жизни свои бесчисленному множеству людей. Здесь они рождались и умирали, боролись, погибали. Лучшие из них славили себя при жизни, а после смерти вводили их валькирии [7] в ворота Вальхаллы [8] , дворца Одина, где пировать им в ожидании, когда разразится Рагнарёк [9] , последняя битва между богами и гигантами, когда придется им сразиться за Одина, Отца Всеобщего.

Великий волк Фенрир [10] спрыгнет на землю, и земля содрогнется, в океане освободится Змей Ёрмунганд [11] .

Вострепещет Мировое Древо Иггдрасиль [12] , вонзятся в него когти и зубы дракона Нидхёгга [13] .

Придет век топора, век лязгающих мечей и треска ломающихся щитов, когда восстанет брат на брата; грядет век убийств, век ветра, волчий век и сумерки богов, когда весь космос растворится в хаосе безграничном.

Но до пришествия сего великого завершения, которому не в силах противостоять даже боги, пройдут по земле все поколения людей, мужчин и женщин, свершатся все войны, измены, любовь и ненависть, триумфы и жертвы, победы и поражения, воспеваемые в стихах и песнях, в сагах скальдов.

И грядет в Мидгард век героев.

Обрывается страна данов [14] зубастыми гранитными утесами, грызущими ледяные волны Северного моря. Бьются волны о берег, лижет белая пена развалы валунов, полирует булыжники и гальку, размывает песок. Неуютно здесь людям, особенно в бедное солнцем время года. Падает тогда с неба белый снег, покрывает берег бледным покровом, волны

накатываются на ледяную кромку, и треск ломающегося льда заглушает грохот прибоя. И иным живым существам приходится здесь несладко. Пара тюленей, да морж одинокий, да половина оголенного китового скелета — вот и все население берега на многие сотни шагов. Птицы морские высматривают добычу, кричат над волнами, не находят покоя. Ночью на море и скалы спускается тьма, лишь изредка моргает бледный глаз луны сквозь тучи и толщу тумана.

Но даже сюда пробились люди. Взрезали поверхность земли, выстроили неуклюжие жилища свои. Вознеслась маяком на неприютном берегу высокая башня короля скильдингов Хродгара, сына Хальфдана, внука Беова, правнука Скильда Скевинга [15] Отблески света золотого пронзали тьму, грели в ночи сынов человеческих, у людей пир горой, тепло и веселье, не свист ветра слышался здесь, а здравицы, смех и речи хмельные.

За прочными стенами нового зала для возлияний, зала по имени Хеорот, под толстою кровлей из дерева и сухой соломы собрал король своих доблестных танов [16] с их прекрасными дамами. Яркие факелы пылали у стен, горели огни костров, наполняя воздух теплым дымом благовонным, запахами яств. Король сдержал свое обещание, открыл этот зал для верных подданных своих. И не найти этому залу равного по размеру и размаху и по величию — во всех северных землях. В стенах его раздавались пьяный смех, звон блюд и ножей, гул голосов, похожий на рык морской стихии, но без ее ветра, влаги и промозглого холода. А утонуть здесь можно было лишь во множестве меда, чаши с которым то и дело поднимали к устам пирующие. В глубоких ямах рабы развели костры, над кострами поворачивали слуги на железных вертелах туши свиные, оленьи, козьи; тушки кроликов и гусей; танцевало пламя, плевалось искрами, бросало тени и отблески на стены, на смеющиеся лица, на массивные дубовые панели, украшенные затейливой резьбой. Люди и животные, охотники и дичь, боги и чудовища молча взирали на пирующих с дубовых досок.

— Кто скажет, что не сдержал я свою клятву? — зычно вопрошал толстый король Хродгар. Король был уже стар, дни битв его давно миновали, длинная борода побелела, как зимний снег. Он поднялся из своего тронного кресла, медленно поднялся, — годы, накопившийся жирок и сползающая простыня, в которую он завернулся, стесняли его движения. — Год назад я, Хродгар, король ваш, поклялся, что скоро будем мы праздновать победы наши в новом зале, в медовом чертоге, величественном и прекрасном. И сдержал я свою клятву. Разве не так?

Мгновенно все присутствующие отвлеклись от своих разговоров, рассказов, шуток, прибауток; голоса их слились в приветственном вопле. Раздались восхваления щедрости, прозорливости, мудрости короля. Мало кто четко осознавал происходящее, но общий порыв объединил присутствующих. Хродгар довольно ухмыльнулся, почесав брюхо, затем повернулся к юной супруге своей, королеве Вальхтеов, покачнулся и чуть на нее не свалился. Синеглазая девушка, почти ребенок, красавица, восседающая рядом с королем, не заблуждалась по поводу супружеской верности Хродгара Знала она и о двух хохотушках, с которыми король развлекался, когда за ним пришли четыре тана, чтобы на носилках, специально изготовленных для короля, отнести его в пиршественный зал Не знала лишь — да это ей и не интересно было — служанки это или дочери его собственных воинов либо придворных. Хродгар никогда не пытался скрывать свои отношения с многочисленными любовницами и служанками, поэтому королева тоже не делала вид, что их не замечала.

— О, мед хмельной да пенный! — воскликнул король, выхватив из рук королевы наполненный рог. — Сюда его, сюда! Спасибо, спасибо, дорогая моя Вальхтеов.

Она подняла взгляд на короля, но Хродгар уже отвернулся, поднес рог к губам, мед уже тек ему в рот, проливался на бороду.

Рог, который держал в руках король, — редкостное сокровище. Конечно же, создали его во дни давно минувшие, когда в их стране водились искусные мастера. Нынче таких умельцев не отыщешь. Или же изготовлен этот сосуд в каком-то дальнем королевстве, где искусные мастера еще сохранились. Добытый ее мужем из какого-то драконьего клада, рог этот радовал глаз королевы Вальхтеов. Она не обращала внимания на жирные пальцы мужа, любовалась узорами и таинственными надписями, чеканкой по золоту, двумя когтистыми лапами, приделанными к рогу так, чтобы его можно было поставить на стол, как ставят кубок. Для удобства рог снабдили еще и рукояткой в виде выгнувшего спину крылатого дракона. Дракон сделан из золота, в горле его горел крупный рубин. Голову дракона венчали рога и многочисленные шипы, ужасные клыки торчали из широко распахнутой огнедышащей пасти. Художник, должно быть, вдохновлялся змеем Нидхёггом, свернувшимся во тьме у корней Мирового Древа, дремлющим до поры до времени в ожидании своего часа.

Хродгар рыгнул, вытер рот, похлопал ресницами… Затем поднял опустевший рог над головой и продолжил речь:

— В этом зале будем мы делить трофеи боевые, золото и яркие камни, будем объедаться и опиваться, будем блуду предаваться, ха-ха-ха! Отныне и вовеки веков. Имя этому залу Хеорот!

Снова завопили таны, завизжали их развеселые подруги. Застучали по столешницам увесистые кулаки, затопали в приливе энтузиазма сапоги, и Хродгар опять повернулся к Вальхтеов. На бороде и усах его сверкали капельки меда, как мелкие слезы янтаря.