Берег Стикса

Далин Макс Андреевич

Откровение пришло, как… даже затруднительно было описать ощущение. У Риммы осталось такое чувство, что тёмная сущность напялила её на себя, как некую живую оболочку. Впервые Римма попыталась сопротивляться вторжению, но монстру из астрального мира всё было нипочём. Он нацарапал её рукой несколько грубых невразумительных слов и выбрался из Риммы, как из трамвая, оставив после себя головную боль, тошноту и раздражение.

А девица искусно изобразила усталое недоверие, но Римма заметила, как засветились её глаза и вспыхнули щёки. Римме захотелось стребовать с неё плату за сеанс, которая могла бы хоть отчасти компенсировать

отвратительные переживания — и помешала это сделать только профессиональная гордость. Антон говорил, что Лариса считает любого экстрасенса обычным вымогателем денег — так вот же, я провела этот гадкий эксперимент бесплатно! Получите вашего потустороннего бандита — и распишитесь.

Но когда Римма в очередной раз общалась со своим астральным наставником, он заговорил с ней строго и холодно.

— Ты впала в гордыню, — сказал он. — Ты считаешь себя вправе судить людей, не зная обстоятельств их жизни.

— Мне жаль, — пробормотала Римма.

— Этого мало для искупления, — изрёк наставник и белое сияние окружило его голову. — Ты осудила девушку, попавшую в большую беду. Разве ты не ощутила, на что способна тварь, которая побывала в твоём сознании?

— Ощутила, — прошептала Римма. Она начала понимать.

— Девушка находится под властью демона, — продолжал наставник. — Она не может порвать узы, ставшие крепче после его грязной смерти. Разве не твой долг — помочь ей освободиться?

И Римма осознала всё до конца.

Лариса не была плохой сама по себе. Ею управляли силы тьмы. Она, как марионетка, не могла порвать незримые нити связи с адом. Долг Риммы заключался в помощи людям — и она принялась помогать Ларисе.

Несколько месяцев она, когда её астральный наставник напоминал ей, ставила заслоны на пути тварей из ада. После обряда Римма звонила Антону, который был, похоже, Ларисиным приятелем, и просила его при первой возможности справиться о самочувствии его знакомой. Антон сообщал утешительные новости. С Ларисой всё было хорошо. До самого последнего дня.

Наставник пришёл к Римме во сне. Была полнолунная ночь.

— Я снова хочу говорить о девушке по имени Лариса, — сказал он из белого свечения.

— Что-то случилось? — спросила Римма встревожено, потому что уже обо всём догадалась.

— Демон сломал щит, — молвил наставник. — Он может вот-вот завладеть её душой. Ты должна принять меры.

— Я должна, — прошептала Римма истово.

— Зло должно быть уничтожено, — голос наставника раздался в её голове колокольным звоном.

— Зло будет уничтожено, — прошептала Римма, как клятву.

Проснулась она совершенно умиротворённой. Она знала, что делать.

Ларису разбудило солнце, бьющее прямо в лицо.

Она несколько минут лежала в постели, не открывая глаз, нежась, наблюдая за плавающими под опущенными веками цветными пятнами и рассыпающимися искрами, потом потянулась и села.

С постели в окно было видно только небо, такое ослепительно голубое, такое хрустально ясное, какое бывает только на излёте зимы, когда весна ещё не идёт, а лишь предчувствуется. Лучшая зима — это март, подумала Лариса. Ещё свежо, но уже светло.

Она с удовольствием поднялась с кровати. Во всём её теле была звенящая лёгкость, легки и прозрачны были и мысли, даже вечные оппоненты внутри Ларисиной души временно примирились и наслаждались безмятежным покоем. Лариса нежно взглянула на кресло, развёрнутое к кровати. Ты развернул его? Или я? Не вспомнить…

Что это было? Если сон — то чудесный, замечательный сон. Если это и вправду приходил твой дух, наяву — у-у, это ещё лучше, чем любой сон. Что бы это ни значило — что ты скучаешь по мне, что зовёшь к себе, что пытаешься сквозь несокрушимый барьер смерти докричаться и сообщить, что всё ещё любишь меня — всё равно, всё равно прекрасно.

Всё, что связано с тобой — всё, всё прекрасно!

Лариса напевала, готовя завтрак. Боль, тоска, тяжёлая память — всё ушло из души. Надо было воспользоваться мгновением блаженнейшего отдыха.

Лариса пила кофе, когда зазвонил телефон.

Лариса сняла трубку и услышала голос Антона. Ох уж эти школьные товарищи…

— Алло, Лар, привет, как ты?

— Лучше всех, — промурлыкала Лариса. — Чудесно и замечательно, замечательно и чудесно. А ты?

— Лар, ты очень занята?

— О, очень. Я предаюсь грёзам и мечтам. А что?

— Лар… — Антон замялся. — Можно напроситься кофейку попить? А? Или нет?

О, мой застенчивый герой. С тех пор, как — лет уже пять или шесть назад — Лариса выяснила с ним отношения, едва избежав рукоприкладства, Антон не пытался напрашиваться на кофеёк сам. Что это с ним?

— Ты извини… надо поговорить…

— Конечно, — а почему это мне отказываться? Мне тоже хочется поговорить. О Вороне. А ты уж точно не сочтёшь, что я сошла с ума. Ты же веришь в потустороннюю ахинею. — Только приходи пораньше. Прямо сейчас приходи. Я вечером работаю.

— Хорошо, пока, — сказал Антон ожившим голосом и повесил трубку.

Лариса подмигнула собственному отражению в зеркале. Ей было весело.

Антон зашёл минут через двадцать — примерно столько времени и требовалось, чтобы дойти от дома Антона до дома Ларисы. Школа, где в своё время они оба учились, находилась примерно посередине.

Лариса открыла дверь. Усмехнулась, посторонилась, пропуская Антона в квартиру.

До чего же он всё-таки был забавен! Тошечка-астролог. Вероятно, его ухоженные волнистые волосы и аккуратная бородка вместе с приподнятыми бровями и правильными, даже слишком правильными чертами подчёркнуто одухотворённого лица и напоминали кому-то с извращённой фантазией Христа в молодости, но Ларисе, далёкой от подобного богохульства, Антон напоминал печального спаниеля. Под длинным светлым пальто Антон носил какую-то хламиду золотисто-коричневого цвета, из-под которой торчали бархатные брюки. Китайские деревянные чётки болтались на его костлявом запястье, а от одежды сильно пахло сандалом.

Прелесть, что за мальчик, думала Лариса, глядя, как Антон снимает надраенные ботинки и ищет глазами отсутствующие тапочки. А вот и пойдёшь по моему пыльному полу в своих чистых носках. Потому что постесняешься спросить. А я тебя не понимаю. Вот такушки.

И он действительно пошёл в носках. Уселся на табуретку и поджал ноги, явно думая, что Лариса этого не замечает. Лариса насыпала свежемолотого кофе в турку.

— Ты очень хорошо выглядишь, — мрачно сказал Антон, глядя на старый плакат, прикреплённый булавками к обоям: с него юный Ворон в шипастой и кожаной рокерской сбруе улыбался, обнимая гитару. На шее — стальной скарабей на широкой цепочке. Его команда звалась «Жук в муравейнике».