Берег тысячи зеркал
Шрифт:
В третий раз, он исчезнет точно так же.
Вера говорит иначе, она выглядит иначе, но смотрит так же. Этого не скрыть. Отвечая на ее вызывающий выпад, замечаю смятение и неприятие в ее взгляде.
Она же не думала, что я идиот?
Едва сдерживаю улыбку. Вера забавная, и правда, стала выглядеть намного увереннее. В голосе чувствуется упрямство. Он поставлен хорошо, как и выражение ее лица суровое.
Интересно: она эмоции скрывает намеренно, как и я, или действительно разочарована таким приемом?
— Вы продолжите вести со мной авторитарный разговор, или ограничитесь молчаливой беседой, как сейчас?
Ее ребятки, похоже, рады такой защитнице. Возникает закономерный вопрос: зачем от нас кого-то защищать, если здесь для защиты мы?
— Ю Чоль, — не отводя от нее взгляда, сухо и резко произношу. — Готовь гражданских к взлету.
— Есть, — парень, не теряя времени, принимается за подготовку посадочных мест вдоль левой стороны салона.
— Вы можете хотя бы говорить на английском? Мои аспиранты не знают корейского?
Вера с вызовом приподнимает лицо, а я осматриваю ее "аспирантов". Справа стоит парочка. В этом нет сомнений. Девушка держится близко к парню, он заслоняет ее собой и смотрит с вызовом. С ними будут проблемы в расположении. Придется расселить от греха подальше. Слева еще двое парней и девочка в очках. Она меня беспокоит больше всего. Смотрит цепко, машет головой по сторонам, изучая салон машины. Пытливо прищуривается, явно анализируя, куда попала. С ней будет больше головной боли, чем с молодыми людьми в отношениях. Залезет не в свое дело, и придется разгребать проблемы из-за чрезмерной любознательности. С двумя оставшимися парнями может приключиться только одна беда — гулянки в запрещенных квадратах, ради поисков приключений.
— Могу, конечно, госпожа. Но, увы, под вас подстраиваться никто не будет. Приказы отдавать я обязан на родном языке, а не на том, который удобен вам, — сухо ответив, протягиваю к ней раскрытую ладонь.
Вера, выслушав ответ, сперва впадает в ярость. Сжимает челюсть, со злостью осматривает, но следом, в недоумении замирает, уставившись на мою руку.
Вдоволь насмотревшись, и с явной дрожью, она вскидывает взгляд с немым вопросом.
Мне бы не смотреть на нее с таким вызовом, не прикидываться, что мы чужие. Ведь это блажь и самообман.
— Документы, госпожа. На подпись. От вас. Вы же за этим командира воздушного судна искали? — говорю четко, но голос становится грубее.
Всему виной строптивица напротив. Как бы я хотел прямо сейчас еще раз "поговорить".
Дурак, надеялся, что чувства остыли. Они то, может, и стали более здравыми, но вот желание обладать этой женщиной не делось никуда.
Вера — мой приговор.
— Прошу, — она немедленно протягивает светлую папку.
Я намеренно обхватываю ее пальцы, когда забираю бумаги. Не могу удержаться. Хочу прикоснуться хотя бы так. Украдкой. Опять воровато. Прикосновение производит болезненный эффект. Для меня, естественно. Вера же одергивает руку, как от прокаженного, и сразу прячет взгляд.
Стыдно? Или совестно, что ни разу даже не позвонила? Собственные мысли поражают холодом и сарказмом. Меня бесит ее фамилия в бумагах, убивает ее напуская раздражительность и холод.
Она живет с ним? Или нет? Это первое, что приходит в голову, когда я замечаю ее реакцию на простое соприкосновение наших пальцев.
Что будет, если я позволю большее? Если напрочь забуду о стыде?
А ведь я прятал именно эти мысли два года. Гнал от себя ревность, ведь знал — если она осталась с ним, значит, так правильно. Она поступила правильно. Наверное, потому мои чувства стали глубже. Так должно быть. Оправдать нашу связь его недугом можно было ровно до того момента, пока не стало известно, что ее муж способен выкарабкаться, и стать на ноги. Она это узнала от меня, ведь я не был намерен становиться уродом. Не собирался разрушать ее жизнь с мужем, нашей мимолетной связью.
Любовь супругов — не все равно, что влюбленность и влечение. Это чувство глубже. Я знал, какого оно на вкус. Знал, и оберегал, как мог.
Значит, ревность — результат моего голода.
Я не болен Верой, я ею голоден.
Однако смотря на нее, вижу, что передо мной действительно чужая жена.
В последний раз взглянув, достаю ручку из нагрудного кармана, и быстро подписываю бумаги.
— Прошу, госпожа, — отдав их, специально не смотрю ей в глаза.
Мираж — это всегда мираж.
— Ваши посадочные места слева. Старший солдат Сон Ю Чоль поможет всем расположиться комфортно и безопасно. Время полета составляет два с половиной часа. Мы приземлимся прямо на острове, однако… — я закладываю руки за спину, и продолжаю, осматривая молодняк Веры. Отвожу взгляд, куда угодно, лишь бы не видеть ее. Хватит с меня самообмана. — Я должен предупредить вас о том, что во время полета на транспортном военном судне, вы не можете отстегивать ремни безопасности до самой посадки. Вам нельзя вставать со своих мест, нельзя перемещаться по салону, нельзя трогать ничего, даже со словами: "Смотри, какая чумовая штуковина" В ином случае, мои подчиненные будут вынуждены применить меры для вашей безопасности, и для безопасности экипажа. Надеюсь это вам ясно и повторять не нужно?
— Простите, — девочка в очках быстро вскидывает руку, а я улавливаю злой блеск в глазах Веры.
— Слушаю, молодая госпожа, — киваю.
— А как вас зовут? Это вы руководите расположением, где мы будем жить? Хотелось бы знать, как обращаться к руководству.
— Какой уместный вопрос, — я поворачиваю лицо в сторону Веры, и не понимаю сам, зачем затеял эту пикировку.
Хотя нет. Понимаю. Я летел сюда с той мыслью, что круглый кретин и неудачник. Потому что сердце в горле стучало. Должен же я получить сатисфакцию, хотя бы в таком виде. Ведь, когда Вера злится, а я смотрю на это, кажется, что и не прошло никаких двух лет. Ничего не прошло. Все здесь. Между нами.
Глупый вор.
— Вы правы, молодая госпожа, — отвожу холодный взгляд от полыхающих яростью глаз Веры. — Я действительно один из командиров и начальников расположения на острове. Мое имя Кан Чжи Сан. Но вы можете обращаться ко мне только согласно звания — майор Кан. Как и к остальным военнослужащим. Исключительно согласно звания. И никак… — я опять бросаю взгляд на Веру. — Никак иначе.
Какая прелесть.
Она покраснела, как спелый томат. Когда-то я любил этот румянец, как безумный. Обожал смотреть на него, когда она кончает. Вот и безумие вернулось. Поздравляю, идиот. Продолжай в том же духе. Надеюсь, моя игра стоит свеч. Потому что в груди ураган из эмоций, и все хуже прежних. Злость смешанная со страстью. Ярость с диким желанием. Обида с тоской и любовью.