Берег тысячи звезд
Шрифт:
– Убивать и не потребуется, - заверил он.
– Поверьте, Огюст-Эжен, для этого у меня есть люди на зарплате. Все очень просто. Дорогая Хельга у меня уже есть. Приведите мне еще двоих таких, людей, наделенных магией другого мира, и я открою вам врата.
Губы Лефевра дрогнули в ухмылке. Хельга решительно отодвинула тарелку с измочаленным куском рыбы и спросила:
– Зачем я вам?
Знаменский посмотрел в сторону Вадима, который до сих пор сидел настолько тихо и незаметно, что практически сливался с обстановкой. Вадим с достоинством кивнул шефу - практически
– Затем, что ты уникум. Ты родилась и выросла в нашем мире, ты имеешь определенные зачатки нашей магии, но в то же время в твоей ауре я вижу чужеродный отпечаток. Это значит, что если развивать твои способности, то ты станешь очень сильным магом.
Оттарабанив это, он откинулся на спинку стула и снова слился с окружающей обстановкой. Хельга подумала, что уже ничему не удивляется. Еще вчера она и слыхом не слыхивала ни о каких магах, а теперь вот выяснила, что и сама принадлежит к их числу. И, похоже, ничего хорошего это ей не сулило.
– Похоже, у меня нет выбора, - пробормотала Хельга. Так страшно ей было только один раз в жизни: когда она остановила машину где-то под Рязанью, а водитель завез ее куда-то в совершенно дикие и непролазные заросли и, щелкнув ножиком-выкидухой, велел выходить. Потом Хельга стояла на коленях в грязи, зажмурившись и молясь, чтоб ее не вырвало от резких возвратно-поступательных движений и направляющей чужой руки на затылке. А потом, когда водитель застегнул ширинку, и машина уехала, Хельга пробралась через заросли камыша к ручейку и долго умывалась, полоскала рот и рыдала без слез и криков. И сейчас она испытывала примерно то же самое чувство глухой безысходности.
– Если вы это понимаете, - вальяжно проговорил Знаменский и впервые за все время посмотрел Хельге в глаза, - то я полагаю, что у вас впереди самое прекрасное будущее.
– Ты бы действительно меня зарезал?
Хельга и сама не заметила, как перешла с Лефевром на «ты». После ужина Вадим отвез их куда-то на окраины Москвы, в старый, но вполне уютный дом, и разместил в небольшой двухкомнатной квартире, которая, по всей видимости, служила чем-то вроде гостиницы и перевалочного пункта для людей Знаменского. К удивлению Хельги, в маленькой комнате стояла клетчатая сумка, набитая ее вещами из хостела. Разложив все по полкам узкого стеллажа, Хельга вышла из комнаты и отправилась на кухню, надеясь, что хозяева квартиры позаботились о чайнике и заварке.
Ее заветная коробочка с байкальским чаем погибла в «Паре тапок». Хельга почему-то невероятно грустила из-за этого.
Лефевр стоял у плиты и задумчиво варил кофе в исцарапанной джезве. Запах был непередаваемо прекрасным, и Хельга, которая, в принципе, нечасто пила кофе, решила, что обязательно попросит соседа сварить порцию и для нее. Раз уж в их ситуации можно получать удовольствие хоть от чего-то, то Хельга не собиралась упускать возможности.
– Я похож на идиота?
– ответил Лефевр вопросом на вопрос. Хельга вдруг поняла, что ледяная броня равнодушия, закрывавшая ее соседа все это время, куда-то исчезла. Человек, стоявший у плиты, был живым, чувствующим,
Почему-то это тоже пугало.
– Нет, - откликнулась Хельга.
– Не похож.
Лефевр вынул из шкафчика фарфоровые чашки с позолотой и цветочным узором и разлил кофе.
– В своем мире я был инквизитором, - признался он, поставив джезву в раковину. Хельга невольно поежилась.
– Причем в очень высоком чине. А инквизиция это, скажем так, своеобразное место. Люди там работают, конечно, очень разные, я бы даже сказал, специфические, но клинических дебилов там никогда не было и не будет.
Он сел на табурет, отпил из своей чашки и продолжал:
– Этот Знаменский очень сильно ошибается, если думает, что я стану играть по его правилам. Но какое-то время мне нужно поддерживать его уверенность. И если хочешь жить, то просто делай то, что я говорю. И очень прошу - без самодеятельности. С этой компанией лучше не шутить.
Кофе действительно был очень вкусным и - Хельга внутренне замялась, подбирая слово - гармоничным. Сладость и горечь переплелись в нем так тонко, что на какой-то миг утратились вовсе, и вместо вкуса осталось впечатление и бодрая легкость.
– Нас вообще-то записывают, - сказала Хельга и ткнула пальцем в шишку камеры видеонаблюдения на потолке. Лефевр посмотрел на нее так, что Хельге захотелось спрятаться куда-нибудь от собственной глупости.
– Да, я обратил внимание, - с чопорной вальяжностью откликнулся он.
– И наложил маленькое заклинание. Можем говорить, о чем угодно.
Хельга невольно вздохнула с облегчением. Что ж, если Бог всех дорог и тропинки судьбы привели ее именно в эту квартиру, на эту кухню, и к этому человеку, то значит, так надо. Так будет лучше. Эта легкая философия срабатывала почти всегда.
– И что же делать?
– спросила Хельга. Лефевр допил кофе и задумчиво произнес:
– Наш все-таки более ароматный… Да пока ничего. Я буду думать о том, как увидеть и понять здешнюю магию. А ты… - некоторое время Лефевр молчал, изучая рисунок на фарфоровых стенках чашки. Потом он снова вздохнул и сказал: - Ты будешь мне рассказывать о том, где была и что видела. Я должен понять, где ты нахваталась нашей магии.
Хельга не удержалась и растерянно хохотнула. Рассказывать о ее путешествиях? О тысячах дорог, о запахе их пыли утром и вечером, о зимах и веснах, горах и болотах? О стихах, которые она писала на клетчатых страницах крошечного блокнота, а страницы так и норовили сорваться с пружинки и улететь за листопадом? О рассветах и закатах, машинах, разговорах?
О человеке, который увез ее в бучило и надругался, приставив нож к шее?
О том, как один из знакомых автостопщиков уверял, что Хельга сама была в этом виновата? Что эта мелкая неприятность просто жила в ее голове и поэтому отразилась на окружающем мире?
Казалось бы, несколько лет прошло, и Хельга научилась убирать болезненное воспоминание на задворки памяти. А сегодня оно вылезло уже второй раз, и Хельга невероятно отчетливо вспомнила прохладный ветер, поющий в камышах, надрывный хор лягушек, прикосновение металла к коже…