Берег Утопии
Шрифт:
Чернышевский. Совсем нет. Я заблудился.
Огарев. А полицейского почему не спросили?
Чернышевский. Полицейского?
Огарев. Нужно было спросить. Они называют вас «сэр» и, кажется, являются тут видом общественных услуг. Они помогают тем, кто заблудился. Им выдают карты и географические справочники. Часто видишь их по двое, так что им есть с кем проконсультироваться. Они на каждом углу. По ночам они носят с собой фонари, чтобы можно было разглядеть карту. Каждый русский, приезжающий сюда, видит всех этих полицейских и, естественно, начинает нервничать. Проходят недели, прежде чем он начинает понимать, что их назначение – подсказывать прохожим, как и куда пройти. Я только
Герцен. Привести с собой?…
Огарев. Я не мог ее оставить одну с Генри. (Чернышевскому.) Сколько вы пробудете?
Чернышевский. В Англии? Я завтра уезжаю.
Огарев. Но вы ведь только приехали. Лондон заслуживает большего. Каждую ночь ста тысячам людей негде спать, кроме как на улице, и каждое утро определенная часть из них мертва. Они умирают от голода рядом с гостиницами, где нельзя пообедать меньше чем за два фунта. Полицейские, о которых я вам рассказывал, отвечают за уборку тел. В этом еще одна их функция. Но в то же самое время, если вы не умерли, полицейский не может вас забрать. Если он думает, что вы преступник, он может взять вас под стражу, но в течение двух дней он должен в открытом суде представить причину вашего задержания, а в противном случае выпустить вас – возможно, чтобы вы свободно могли умереть от голода. При всех здешних свободах нет нищего во Франции или России, который нуждался бы так же отчаянно, как лондонский нищий. Но ни в какой России или Франции свободы нищего не защищены так, как в Лондоне. Что здесь происходит? Неужели свобода и бедность неразлучны или это просто английское чувство юмора? И это свобода не только в полицейском смысле. Вы нигде не увидите столько чудаков. Здесь чтут человеческую природу во всех ее проявлениях, а мы не замечаем того, что нас окружает, и собираемся в этом саду или за столом в доме, бесконечно обсуждая насущный русский вопрос: освобождение крепостных с землей или без земли? А не то, что есть лучшее общественное устройство для всех и повсюду?
Герцен. Так не бывает – «для всех и повсюду». России – сейчас – нужен общинный социализм.
Чернышевский. Нет, общинный социализм, где у каждой семьи свой участок земли, не приведет к цели. Нужен коммунистический социализм, где каждый разделяет труд и его плоды…
Герцен (сердито). Нет! Нет! Мы не для того прошли весь этот путь, чтобы прийти к утопии муравейника.
Входит Натали, толкая перед собой коляску Лизы.
Натали. Ты что сердишься? (Подталкивает коляску ближе и садится на стул.)
Чернышевский вежливо встает при ее появлении.
Огарев (обращаясь к Натали). Ты уже?… Это только на время, пока…
Натали (вдруг). Александр! У нас, у тебя гость!
Герцен. Что? Это Чернышевский! Ты ему приносила стакан воды.
Натали (смеется). Он думает, что я идиотка. Вам что, кроме стакана воды, ничего не предложили? Право, мне неловко.
Чернышевский. Это все, чего я хотел на самом деле.
Натали (Герцену). Я имела в виду госпожу Сетерленд.
Герцен. Кого?… А…
Натали (Чернышевскому). Одна из Сетерлендов, знаете, из Патни.
Чернышевский. В самом деле?
Огарев (обращаясь
Натали. Это дом Александра, мой дорогой, а не наш. (Герцену.) Разве тебе не следует пойти и… Ник ее уже поселил, в желтую комнату.
Герцен. В какую желтую комнату?
Натали. Александр, тут всего одна желтая комната.
Герцен. Буфетная?
Натали. Комната с желтыми розами на обоях.
Герцен. О… она что, будет здесь жить»?
Натали. Именно это нам всем хотелось бы знать.
Герцен (Огареву). Она же не будет здесь жить?
Огарев не отвечает. Лиза начинает хныкать.
Чернышевский. Мне, кажется, пора идти. (На него никто не обращает внимания. С неловкостью он чувствует, что чего-то недопонимает.)
Огарев. Это только, пока она не…
Лиза хнычет громче. Благодарный этому отвлекающему обстоятельству, Огарев идет к коляске и начинает ее активно качать.
Натали. Няня уже помогает горничной перенести диван из коридора.
Герцен. Зачем?
Огарев. Для Генри.
Герцен. Она привела с собой сына?
Огарев. А ты как думал! (Ударяет по коляске. Лиза начинает плакать. Огарев качает коляску и разговаривает с Лизой.)
Натали (Герцену, забываясь). Она хочет к папе.
Герцен в бешенстве. Чернышевский озадачен.
Натали (Лизе, поправляя ситуацию). Ну все, все, смотри, вот, папа здесь…
Чернышевский (Огареву, всматриваясь в Лизу). Она вылитая вы.
Тата выходит из дома.
Натали (Герцену). Если ты сейчас же не пойдешь, будет поздно. Горничная уже устроила сцену, да еще при Тате.
Тата (подходя). Что в Англии значит «публичная женщина»?
Натали. Тата, что за вопрос!
Тата (Огареву). Ну, что бы это ни значило, она уже в вашей постели. С ней маленький мальчик, который не хочет говорить, как его зовут. Он ведь здесь не будет жить, нет? (Чернышевскому.) Ох… Меня зовут Тата Герцен!
Чернышевский (пожимая ей руку). До свидания.
Тата. Ох… до свидания.
Чернышевский пожимает руку Герцену и затем наклоняется к руке Натали.
(Между тем, Герцену.) Натали говорит, что она возьмет меня с собой, когда поедет в Германию встречаться с сестрой.
Герцен. А как же Ольга?
Тата. Ну, ты же знаешь, как они друг к другу относятся…
Чернышевский (Герцену). До свидания.
Герцен. Вы уходите? (Делает несколько шагов, провожая Чернышевского.)
Натали (шипит Огареву). Ты сошел с ума? Она… она…
Тата. Публичная женщина.
Натали (Тате). Ступай в дом!
Тата уходит.
Герцен (Чернышевскому). Я больше всего боялся, что возникнет пропасть между интеллектуалами и массами, как на Западе. Но я не мог себе представить еще худшего, что трещина разделит нас, тех немногих, кто хочет для России одного и того же.