Беременна от нелюбимого
Шрифт:
— Отлично, в пределах нормы. А теперь присядьте на свободный стул, а вы, молодой человек, не стойте у двери, проходите.
Даня выглядит растерянным, словно это ему рожать скоро предстоит. Вообще, обычно он собран, излишне неэмоционален, а сегодня какой-то не такой.
Наконец-то после нескончаемых манипуляций я ложусь на кушетку и задираю край рубашки. Алиса Петровна выдавливает мне на живот холодный гель и начинает водить датчиком. Я задерживаю дыхание, внимательно смотря на монитор. Даня же стоит рядом со мной и, кажется, даже не
— Та-ак, вот и наш малыш. Ручки, ножки — видно, да? — спрашивает женщина, я же не могу произнести ни слова. Перед моими глазами настоящий человечек. Человечек, которого я когда-то не хотела. Глаза наполняются слезами. На меня наконец-то в полной мере сваливается понимание того, что я скоро стану матерью.
— А это ничего, что у него такая голова огромная? Она выглядит больше туловища, — раздается взволнованный голос Дани.
— Не волнуйтесь, именно так выглядит плод на четырнадцатой неделе беременности. Никаких отклонений от норм я не вижу, малыш абсолютно комфортно себя чувствует. Сейчас послушаем его сердечко.
— Погодите, как это четырнадцатая неделя? — севшим голосом произносит Даня, а потом недоверчиво смотрит на меня. Даже гадать не нужно, какие мысли в его голове сейчас бушуют.
Алиса Петровна усмехается и смотрит хитро на меня.
— Объясните своему мужу, как считаются акушерские недели, или мне это сделать?
Я закатываю глаза, Даня же, кажется, на взводе.
— Не волнуйся, ребёнок твой, недели считаются не с дня зачатия.
— А как тогда?
— Кравцов, я не буду обсуждать с тобой свой менструальный цикл, ясно тебе? Просто смирись, что у нас четырнадцатая неделя вместо одиннадцатой.
Даня хмурится. Кажется, дошло. Мы ещё несколько секунд завороженно смотрим на монитор, а дальше комната наполняется ритмичными и гулкими звуками.
Тук-тук.
Тук-тук.
Тук-тук.
Сердечко моего малыша бьется так быстро, словно он бежит марафон, а не с комфортом разместился у меня в животе и спит сутки напролёт. Я с трудом могу дышать, меня захлестывают эмоции. Внезапно чувствую, как Даня находит мою руку и переплетает наши пальцы. Я отрываю взгляд от монитора, смотрю на Кравцова, на лице которого отражается такая растерянность и нежность одновременно, что мои губы растягиваются в улыбке, а дыхание захватывает.
— А когда можно узнать, мальчик у нас будет или девочка? — тембр его голоса совсем не такой, каким он обычно разговаривает. Немного глухой, с дрожью и волнением.
— Пол можно будет узнать начиная с двадцатой недели, так что придется еще немного потерпеть. — Алиса Петровна нажимает на одну из кнопок, и в кабинете вновь наступает тишина.
Мне хочется попросить ее вернуть звук, дать послушать сердечко ребенка еще немного, но я понимаю, что не могу находиться здесь весь день.
— У вас есть флешка, чтобы я могла вам сбросить запись сердцебиения ребенка? — словно читая мои мысли, спрашивает женщина. — Если, конечно, хотите, — улыбается она уголками губ.
— Да, конечно, хотим! — оживляюсь я и поворачиваюсь к Дане, смотрю на него вопросительно в надежде, что у того найдется флешка.
— В машине должна быть, сейчас сбегаю принесу.
— Хорошо, мы как раз с Милой возьмем на анализ мазки, — кивает Алиса Петровна и подает мне бумажное полотенце, чтобы я могла убрать с кожи гель.
Через полчаса мы с Даней выходим из клиники в полном молчании. Но это не напряженное, тягостное молчание. Наоборот. Каждый из нас погрузился в радостные мысли, и, наверное, ничто не сможет затмить этот прекрасный день.
— Кажется, у меня наконец-то отлегло по поводу того, что ребенка мы зачали, когда ты была пьяна, — выдыхает Даня, притягивает меня к себе и целует в висок. — Не подумай, что это упрек с моей стороны, — быстро оправдывается он, — просто не мог выбросить это из головы и боялся, что может быть какое-то отклонение.
— Это я,6 вообще-то, должна упрекать тебя за несдержанность, — насмехаюсь над ним. — Уж ты-то из нас двоих был единственным, у кого была ясная голова и кто понимал, что творит.
— В голове все становится мутным, когда это касается тебя.
— Похоже на признание в любви. Скажи же, ты специально сделал это, чтобы привязать меня к себе? — шучу я.
— Вот еще чего. — Мы с Даней останавливаемся на парковке перед моей машиной и внезапно замолкаем. — Подкинешь мужа до дома? — внезапно спрашивает он, улыбается, и на его щеках появляются милые ямочки, которых я раньше не замечала.
— М-м-м, зависит от того, что мне за это будет. — Наклоняю голову набок и пристально смотрю на него.
Даня расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки, словно ему становится трудно дышать. На улице ветрено и холодно, а он без куртки.
— Простынешь же, Дань, и так вид у тебя, словно подхватил простуду. Садись уже, — снимаю машину с сигнализации я. — А что с твоим автомобилем? — спрашиваю, когда мы оказываемся в салоне.
— Я не спал почти всю ночь, не был уверен, что смогу доехать до клиники без приключений.
— Ты в курсе, что ты одновременно самый ужасный и самый правильный человек в мире?
— Но тебя это заводит, — не спрашивает, а утверждает. Со своей фирменной улыбочкой на губах.
Я неопределенно пожимаю плечами и выезжаю на дорогу.
— Осторожно, сбоку идет на обгон. — Я замечаю, что Даня пытается контролировать обстановку, словно не верит, что я могу хорошо водить. — Перестройся в средний ряд, из этого только поворот направо разрешен.
— Кравцов! Если ты сейчас не заткнешься, я высажу тебя прямо посреди дороги! — строго произношу я после десяти минут езды с ним. — Я вожу шесть лет и уж точно могу отличить знаки на дорогах от светофора. А теперь будь добр, включи музыку и тихо смотри в окно.