Бергельмир. Альтернативная история земли
Шрифт:
– Все твои грехи, зависть, чревоугодие, алчность, все здесь надеются на кусочек твоей души.
Алмат опустил взгляд на свои сжатые кулаки и с удивлением обнаружил на месте кусочек утраченного ещё в детстве мизинца.
– В душе ты всегда полноценен, – упредил его вопрос серый, – слышал про фантомные боли?
– Что?
– Например, у солдата, которому оторвало руку, несуществующая рука вдруг начинает болеть? Тогда докторам приходится надевать в сжатом состоянии протез и заставлять пациента разжать руку, лишь тогда боль прекращается –
– А какие у меня дальнейшие варианты?
– Тут гораздо проще: либо ты идешь дальше, либо в ад на перевоспитание.
– Филологи гребанные.
Хоть Алмат и вел себя довольно нагло, на самом деле он боялся, страшился этой неизвестности больше всего. Будь он живым, то уже трясся бы и заикался. Одна только мысль о вечных мучениях в аду, которая казалась когда-то вымышленной сказкой, чьей-то выдумкой и была настолько далекой, теперь же приводила его в содрогание и полностью овладела им.
Бежать некуда. Настал момент, когда не отвертеться никак, оставалось только смириться и покорно ждать своей судьбы. Возможно, зная, что все случится именно так, он подался бы либо в религию, либо в отшельничество. Безостановочно прокручивая в голове всевозможные грехи, он утешал себя тем, что не убивал людей, не рушил чужие судьбы. Хоть и не сильно верил в бога, но в общем считал себя хорошим человеком. И уж тем более не считал, что должен гореть в аду, ведь среди основной массы окружающих людей, он казался наименее грешной кандидатурой. Вон, даже попы в церквях не без греха, все в золоте да на элитных мерседесах ездят за счет пожертвований, думал он.
И тут вдруг картина перед глазами изменилась. Он стоял в довольно знакомом здании, около самого себя в школьном возрасте, когда ему было примерно 16 лет. Едва появившийся пушок под носом, косматая голова с модной на то время прической. Тогда он заступился за какую-то младшеклассницу, которую обижали его однокашники.
Картинка снова переключилась, не дав ему даже крикнуть или одернуть за плечо самого себя. Сейчас он оказался в старой квартире, где проживала его семья. Он едва лишь успел заметить, как уже вылетел, хлопнув дверью, а его мать тихонько заплакала… Смерть отца, потом похороны матери, потеря сыновей, одного за другим… Словно во сне мелькали отрывки из его жизни, от самого осознанного периода до самой кончины.
Дальше пошли картины с теми, кто скорбел о нем, однако он никак не мог докричаться или дотянуться до них. Даже метровое расстояние казалось просто бесконечным пространством, а изо рта не исходило ни звука. Алмат мог лишь наблюдать за происходящими короткими бессвязными отрывками. Одно он понял точно: ему словно демонстрировали все его положительные и отрицательные деяния. Хотя порой случались видения, которые нельзя было отнести не то что к хорошему или плохому, а вообще к чему-либо, словно лишенный всякого смысла эпизод.
Довольно скоро он
Алмату стало даже в какой-то степени неловко за свою недавнюю грубость, тем более он даже не знал как зовут его сопровождающего.
– Сатир, твой Ангел-хранитель, – Ангел в капюшоне как всегда бестактно читал его мысли и, не скрывая этого, отвечал ему на еще не заданный вопрос.
– Я твой Ангел-хранитель. И это я поспособствовал, чтобы тебя направили на это воплощение. Необходимо, чтобы ты исправил и отработал кармы, нажитые в прошлых жизнях, и получил бесценный опыт для повышения опыта души. Я поддерживал тебя всю твою земную жизнь, и меня совсем не задевает твоя грубость и язвительность. Добавлю, что в прошлой жизни ты именовался Михаилом Лермонтовым, из-за чего, собственно, ты и отправился искупать свои грехи на этот раз, ведь тебя застрелили за бестактность и самолюбие. В данном случае совершенно не важен ни твой статус, ни кем ты был для всех остальных, – вмешался в разговор его спутник.
– Лермонтов? Я был писателем? Я же был великим?!
– Величие не значит абсолютно ничего, – ответил Сатир, – твой отец не был великим, но тебе до его уровня души очень и очень далеко.
«Точно, отец, мать они должны же быть здесь», – осенила внезапная мысль Алмата.
– Я могу их увидеть? Поговорить? Сатир? – усопшего накрыла буря эмоций, надежда еще раз увидеть родителей, поговорить с ними враз вышибла все остальные мысли. Будь у него сердце, наверное, колотилось бы бешено, готовое вырваться из груди.
– Возможно, – ответил один из Ангелов, снимая капюшон, – в зависимости от того, что ждет тебя.
Снявший капюшон оказался невероятно светлым, словно на него светило солнце. Ярко-желтые, длинные волосы струились словно ручьи и мягко ниспадали с плеч, идеальные черты лица и молочно-белый цвет кожи. Он, в отличие от Сатира, был явно похож на Ангела, высокий и статный, два метра в высоту. Ярко-зеленые глаза с точеными зрачками всматривались в Алмата словно насквозь просвечивая его душу. По балахону явственно ощущалось, что за его спиной крылья.
Два Ангела, стоявшие позади, тоже скинули свои капюшоны, синхронно, словно репетировали. Оба такие же высокие и статные, как и первый Ангел, что беседовал с умершим. Только один имел чуть отращенные густые и кучерявые русые волосы, синие глаза, другой же обладал короткими темно-серыми волосами и стоял он с закрытыми глазами. От него словно шла темная дымка, а не свет как от первых двух.
– Мы посмотрели твои кармические узлы, пора определить твою душу, – начал длинноволосый.
Сатир сделал шаг вперед и громко объявил: