Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
…Берия поговорил о чем-то по-грузински с Кобуло-вым и еще с каким-то грузином, покачал головой и вдруг неожиданно сказал:
— Ну, а теперь расскажи, кто из аппарата НКВД Московской области приезжал в Иванове, допрашивал и избивал тебя.
Я рассказал о приезде в Иванове Софронова, представившегося мне заместителем начальника следственного отдела центра и приезжавшего по личному распоряжению замнаркомвнудела СССР Журавлева.
Когда я назвал фамилию Журавлева, да еще и с присовокуплением ему должности замнаркомвнудела СССР, которой он никогда не занимал, на лице Берия отразилось явное удовольствие, в первое мгновение не понятное для меня. Берия опять что-то сказал по-грузински, обращаясь к своей
— Пишите все подробно. И что ж, тебя крепко били?
— Если бы не крепко, то я никаких показаний бы не дал, — ответил я.
— Значит, пытали? — полувопросительно-полуувер-дительно уточнил Берия. И, так как я еще не успел ответить, он повернулся к стенографистке и сказал: — Пишите — пытали! — явно подчеркивая последнее слово.
…Берия …предложил мне рассказать все, что я знаю о Журавлеве. С готовностью, стараясь не упустить ни малейшей из известных мне подробностей, я стал рассказывать… Наконец, после моего рассказа о том, как Журавлев изобрел пытку под названием «утка», Берия воскликнул:
— Ну и сволочь этот Журавлев! — а затем стал быстро-быстро говорить по-грузински с кем-то из своих приближенных…
…А допрос все продолжался и продолжался. Меня спрашивали о все новых и новых подробностях.
Подумав, я решился и заявил Берия, что знаю о существовании шифровки за подписью Сталина, адресованной всем секретарям крайкомов, обкомов и начальникам НКВД, на основании которой меня били<Речь идет о шифровке за подписью Сталина, санкционирующей пытки. По-видимому, ежовская фальшивка. Теоретически такая санкция могла быть дана — устно. Однако надо быть клиническим идиотом, чтобы рассылать санкции на применение пыток в качестве шифровки обкомам партии и начальникам областных управлений НКВД, неизбежно нарываясь на утечку информации и жуткий вой во всей мировой прессе.>.
— Что за чепуха? Откуда ты можешь это знать? — удивился Берия. — Ведь ты же сидишь около года.
Я ответил, что эту телеграмму мне показывал на допросе начальник следственной части Ивановского НКВД Рязанцев.
Берия рассвирепел. Он начал ругаться по-грузински и стал что-то возбужденно и со злобой говорить Кобу-лову. А затем по-русски спросил про кого-то, взяты ли — эти, на что Кобулов, кивнув утвердительно, сказал: «Взяты!» И снова оба они заговорили по-грузински…
Допрос у Берия продолжался несколько часов. Все, что я рассказывал, стенографистка записывала, и протокол должен был быть огромным… Когда допрос закончился, Берия сказал:
— Ну иди, разберемся. Преступников накажем».
Кстати, через несколько дней Шрейдера вызвали к следователю, и тот выслушал еще раз все, что он говорил на встрече с Берия, и оформил в виде протокола.
В судьбе Шрейдера— отразилась внутренняя борьба в НКВД, между новым наркомом и старым аппаратом. Оказалось, начальник УНКВД Московской области Журавлев, узнав, что ставится вопрос об освобождении Шрейдера, убедил Берия, что того надо этапировать в Иванове, где на него есть показания. Нарком согласился, и там за арестованного взялись всерьез. Хитрый чекист и опытный оперативник Шрейдер, оговорив собственных следователей и самого Журавлева, добился того, что его вернули в Москву, и снова попал в поле зрения Берия. К тому времени, по-видимому, дело о теплой компании ивановских следователей уже шло вовсю, и эти показания пришлись очень кстати.
Через некоторое время политическое дело против Шрейдера было прекращено. Осужден он был по другой статье, предусматривавшей наказание за преступную халатность и злоупотребление властью. Но это уже к делу не относится…
Так что, как видим, несмотря на душераздирающие описания пыток, о которых автору мемуаров рассказывали соседи по
Даже из воспоминаний Шрейдера видно, что реформирование органов шло трудно, «ежовщина» сопротивлялась изо всех сил. На самом деле эта система, конечно, была не ежовской, беспредел в ЧК начался еще при Дзержинском и с тех пор в течение двадцати лет так и не заканчивался. В одночасье такую структуру не реформируешь.
В этом смысле очень показательны воспоминания Павла Судоплатова. Если их внимательно читать, то из них видно, как непросто шел этот процесс на Лубянке и как действовал Берия.
Итак, осень 1938 года. В НКВД работает специальная проверочная комиссия ЦК. В воздухе пахнет грозой. Чекисты, напуганные предшествующими репрессиями, притихли и ждут, на кого теперь обрушится карающий меч. В начале ноября 1938 года последовала резолюция Политбюро о политическом недоверии и аресты руководителей. Судоплатов тогда работал в Иностранном отделе.
«Наступил ноябрь, канун октябрьских торжеств, — вспоминает он. — В 4 часа утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок: звонил Козлов, начальник секретариата Иностранного отдела. Голос звучал официально, но в нем угадывалось необычайное волнение.
— Павел Анатольевич, — услышал я, — вас срочно вызывает к себе заместитель начальника управления госбезопасности товарищ Меркулов. Машина уже ждет вас. Приезжайте как можно скорее. Только что арестованы Шпигельглаз и Пассов. (Руководители внешней разведки ОГПУ. — Е. П.)
Жена крайне встревожилась. Я решил, что настала моя очередь.
На Лубянке меня встретил сам Козлов и проводил в кабинет Меркулова. Тот приветствовал меня в своей обычной вежливой, спокойной манере и предложил пройти к Лаврентию Павловичу. Нервы мои были напряжены до предела. Я представил, как меня будут допрашивать о моих связях со Шпигельглазом. Но, как ни поразительно, никакого допроса Берия учинять мне не стал. Весьма официальным тоном он объявил, что Пассов и Шпигель-глаз арестованы за обман партии и что мне надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника Иностранного отдела, то есть, отдела закордонной разведки. Я должен буду докладывать непосредственно ему по всем наиболее срочным вопросам. На это я ответил, что кабинет Пассова опечатан и войти туда я не могу
— Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову такой ерундой. Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы".
Через десять минут я уже разбирал документы в сейфе Пассова».
Там Судоплатов нашел представление о собственном награждении орденом Красной Звезды, а также неподписанный приказ о его назначении помощником начальника ИНО.
«Я отнес эти документы Меркулову. Улыбнувшись, он, к моему немалому удивлению, разорвал их прямо у меня на глазах и выкинул в корзину для бумаг, предназначенных к уничтожению. Я молчал, но в душе было чувство обиды — ведь меня представляли к награде за то, что я, действительно рискуя жизнью, выполнил опасное задание. В тот момент я не понимал, насколько мне повезло: если бы был подписан приказ о моем назначении, то я автоматически, согласно Постановлению ЦК ВКП(б), подлежал бы аресту как руководящий оперативный работник аппарата НКВД, которому было выражено политическое недоверие…»