Берия. Преступления, которых не было
Шрифт:
Однако почти сразу с началом оккупации организацией партизанского движения занялась разведка, как армейская, так и чекистская, и постепенно из находившихся в немецком тылу партизанских отрядов стала формироваться целая диверсионная армия — ничего подобного история войн еще не знала. А не знала ничего подобного история войн именно потому, что эта работа не была пущена на самотек. На всех уровнях — от штабов партизанского движения до лесных землянок — было много чекистов. Серьезные операции — ликвидации высокопоставленных немцев, крупные террористические акты, а особенно диверсии на коммуникациях — в абсолютном большинстве организовывали и проводили профессионалы из НКВД или Разведуправления Красной армии.
С первых же дней войны была создана Отдельная мотострелковая бригада особого назначения — легендарный ОМСБОН. Коминтерн призвал эмигрантов, находившихся на территории СССР, вступать в ее ряды.
«Бригада формировалась в первые дни войны на стадионе „Динамо“, — пишет Павел Судоплатов. — Под своим началом мы имели более двадцати пяти тысяч солдат и командиров, из них две тысячи иностранцев — немцев, австрийцев, испанцев, американцев, китайцев, поляков, чехов, болгар, румын. В нашем распоряжении находились лучшие советские спортсмены, в том числе чемпионы по боксу и легкой атлетике — они стали основой диверсионных формирований, забрасывавшихся в тыл врага… Во взаимодействии с районными местными организациями мы начали засылать партизанские формирования в тыл к немцам, включая в их состав опытных офицеров — разведчиков и радистов… В тыл врага было направлено более двух тысяч оперативных групп общей численностью пятнадцать тысяч человек… Подразделения 4-го управления и особой мотострелковой бригады особого назначения уничтожили 157 тысяч немецких солдат и офицеров, 87 высокопоставленных немецких чиновников, разоблачили и обезвредили 2045 агентурных групп противника».
«Оперативными группами», или, иначе, разведывательно-диверсионными отрядами, командовали далеко не «секретари райкомов», а такие люди, как, например, знаменитый диверсант Станислав Ваупшасов. Свой боевой путь он начал еще в Гражданскую, был партизаном в Западной Белоруссии в 1921—1924 годах, затем пограничником, воевал в Испании и в Финляндии. В ОМС-БОНе он официально был заместителем комбата, а реально — командиром разведывательно-диверсионного отряда.
«Ядро бригады составили чекисты и пограничники, — вспоминает Ваупшасов. — ЦК партии направил к нам 1,5 тыс. коммунистов, почти столько же комсомольцев прислал ЦК ВЛКСМ. Среди пришедших в бригаду студентов и преподавателей Института физкультуры находились многие известные спортсмены… Наряду с молодыми парнями и ветеранами предыдущих войн в бригаде служили 500 девушек-радистов…»
Потом Ваупшасов возглавил разведывательно-диверсионный отряд, состоявший из опытных диверсантов, а также командиров, которые в случае надобности могли бы организовать и возглавить партизанский отряд. Эта спецгруппа стала партизанским отрядом «Мстители», действовавшим на территории Минской области. О деятельности другого подобного отряда написал свою знаменитую книгу «Сильные духом» ее командир Дмитрий Медведев.
Отдельной строкой стоят операции на коммуникациях. Мне приходилось встречать даже такие мнения — что вся история с партизанским движением была затеяна ради «рельсовой войны», остальные действия партизанских отрядов и групп не очень-то интересовали Центр.
Одно из «оборонных сооружений» России — это ее огромные расстояния. Но если Наполеон, например, мог дойти до Москвы, снабжаясь всем необходимым по окрестным деревням и имениям, то немецкой армии в этом смысле было труднее. Слишком многое приходилось везти из Германии. Оружие, боеприпасы, танки (танк не может идти на фронт своим ходом — не позволит ресурс двигателя, да и расход топлива огромный, а топливо в Германии было в дефиците), бензин, запчасти и многое, многое другое. Немецкий тыл в Германии с немецким фронтом в России связывало всего несколько тоненьких ниточек русских железных дорог длиной в тысячи километров. И на каждом километре из этой тысячи могла стоять партизанская мина. Взрывались станции, мосты, эшелоны, разбирались пути.
А всего в немецком тылу во время войны действовало 2222 опергруппы органов НКВД — НКГБ, из них около 600 вошло в состав партизанских отрядов, уничтожившие 229 тысяч фашистов, взорвавшие 2852 эшелона и 1326 шоссейных и железнодорожных мостов.
Однако, если прочитать об этих операциях в истории Великой Отечественной войны, о Берия там ни слова!
Так же просто, как к судьбам арестованных чекистов, Берия подошел и к решению судьбы заключенных в тюрьмах и лагерях на тех территориях, которым угрожала оккупация. Нет, он отнюдь не велел всех их расстрелять, как можно бы подумать, исходя из писаний «перестроечных авторов».
22 июня 1941 года 27 областей, краев и прочих территориальных единиц были объявлены на военном положении. Во всех были тюрьмы и во многих — лагеря. Всего в этой зоне находилось 27 лагерей и 210 колоний, не считая тюрем, общая численность заключенных составляла 750 тысяч человек. Что делать с ними? Врагу оставлять, чтобы тому легче было вербовать шпионов и полицаев?
В первую очередь было принято решение «разгрузить» тюрьмы, колонии и лагеря, освободив всех, осужденных за маловажные преступления: нарушение дисциплины, кражи на производстве, хулиганство, а также беременных женщин и женщин с детьми, стариков, инвалидов, имевших небольшой остаток срока. Соответствующий Указ был принят Президиумом Верховного Совета уже 12 июля, спустя десять дней после начала войны. Оставшихся серьезных преступников с большими сроками, рецидивистов, осужденных за «контрреволюционные преступления», то есть политических, приказано эвакуировать.
И лишь третьей мерой, а не первой, как утверждают, стал расстрел. Сколько людей было расстреляно? 27 июня Берия и Меркулов попросили санкции Сталина на расстрел 775 государственных преступников, содержавшихся в Москве, а также во Владимирской и Орловских тюрьмах. Еще 1282 человека набралось в остальных «угрожаемых» районах. И это все.
Однако враг наступал быстро, далеко не везде успевали провести эвакуацию, и в тюрьмах расстреляли больше — по данным НКВД, 9817 человек. Кроме того, по ходу эвакуации было расстреляно: при подавлении бунта заключенных — 674 человека и конвоем в пути — 769 человек.
Несмотря на военное время, которое «все спишет», с теми, кто позволял себе бессудные расправы, разговор был короткий. С 22 июня по 31 декабря за превышение власти, в том числе и за незаконные расстрелы, к уголовной ответственности было привлечено 227 работников НКВД. Большинство из них отправились на фронт, но 19 человек получили высшую меру.
Естественно, начало войны сказалось и на положении заключенных. Сразу ужесточился режим лагерей, была запрещена переписка с волей. Однако везде говорят о другом — о массовых расстрелах и голодных смертях тысяч людей.
Есть в статистике лагерей одна странная цифра, которой там не должно, по идее, быть — это смертность заключенных в годы войны. В 1940 году она была 3,3 %, в 1941 году — 6,93 %. А в 1942 и 1943 годах вдруг взлетела до 20 %47. Эти цифры связывают с резким уменьшением норм питания — но ведь не до блокадных же пайков уменьшили эти нормы! Тем более, что 20 % — это средняя цифра. О смертности от голода в сельхозла-герях едва ли приходится говорить, и, кстати, в нормальных по климату районах лагеря обычно имели свое подсобное хозяйство. Много пишут о голоде на Колыме, но пишут и другое — что как раз Колыма во время войны снабжалась лучше, чем страна в целом, поскольку туда прямым ходом шли американские поставки. Кстати, и в воспоминаниях заключенных приходилось читать о белом хлебе и тушенке, которые выдавались во время войны. Могли страдать от голода северные лагеря, но чтобы в среднем по ГУЛАГу смертность доходила до блокадной…