Берлин-Александерплац
Шрифт:
— Да почему же? Я только хочу немного посидеть с тобой.
И вот они мирно сидели некоторое время рядышком на диване и беседовали. А затем он ушел сам, без понуканий. Она проводила его до дверей.
— Не приходи ты больше, Франц, — заплакала она и припала головой к его груди.
— Черт знает, Минна, что ты можешь с человеком сделать! Почему бы мне и не зайти как-нибудь? Но, если не хочешь, я и не приду.
Она держала его за руку.
— Нет, нет, не надо, не приходи, Франц.
Он открыл дверь. Минна все еще держала его руку, крепко сжимая ее. Он уже переступил порог, а она все еще не выпускала его руку. Потом отпустила вдруг и быстро бесшумно закрыла дверь. Он купил поблизости
Он уже твердо стоял на ногах в Берлине — продал свою старую обстановку, немного деньжонок он скопил в Тегеле, призанял у хозяйки и у своего друга Мекка, — и тут-то ему неожиданно нанесли основательный удар. Потом, правда, оказалось, что все это пустяки.
В одно погожее утро он обнаружил на столе желтую бумажонку, официальное извещение на бланке, отстуканное на машинке:
«Полицейпрезидиум, 5 отдел, дата и исходящий номер. Просьба при заявлениях по настоящему делу ссылаться на вышеозначенный номер. Согласно представленным мне документам, Вы отбыли наказание за угрозы, оскорбление действием и нанесение телесных повреждений со смертельным исходом, а посему являетесь лицом, угрожающим общественной безопасности и нравственности. В виду сего и на основании прав, предоставленных мне § 2 закона от 31 декабря 1842 года и § 3 закона о свободе передвижения от 1 ноября 1867 года, а также законами от 12 июня 1889 года и 13 июня 1900 года, я постановил воспретить Вам в административном порядке проживание в городской черте Берлина, а именно Шарлоттенбурге, Нейкельне, Берлин — Шенеберге, Вильмерсдорфе, Лихтенберге и Штралау, а также в районах Берлин — Фриденау, Шмаргендорф, Темпельгоф, Бриц, Трептов, Рейникендорф, Вейсензее, Панков и Берлин — Тегель, вследствие чего предлагаю Вам покинуть район, в коем проживание Вам воспрещено, в двухнедельный от сего числа срок, и предупреждаю, что в случае, если по истечении означенного срока будет обнаружено, что Вы проживаете в районе, в коем проживание Вам воспрещено, или же вернетесь в таковой, то на основании § 132 раздела 2-го закона об общих полномочиях земельной администрации от 30 июля 1883 года Вы будете подвергнуты денежному штрафу в размере не свыше ста марок, с заменой в случае несостоятельности лишением свободы на срок не свыше десяти суток. Одновременно обращаю Ваше внимание на то, что если Вы изберете своим местожительством один из нижепоименованных пригородов Берлина — Потсдам, Шпандау, Фридрихсфельде, Карлсхорст, Фридрихсгаген, Обершеневейде и Вульхейде, Фихтенау, Ранедорф, Каров, Бух, Фронау, Кепеник, Ланквиц, Штеглиц, Целендорф, Тельтов, Далем, Ваннзее, Клейнглинике, Новавес, Нейендорф, Эйхе, Борним и Борнштедт, то Вы будете высланы из означенных населенных пунктов в административном порядке. Подпись. Печать. Форма №968 а».
Прочел, и в жар бросило. Но слава богу, есть в Берлине одно славное учреждение — в доме № 1 по Грунерштрассе, рядом с Александерплац — управление по трудоустройству бывших заключенных. Там на Франца поглядели, порасспросили о том о сем и выдали бумажку за подписями: «господин Франц Биберкопф состоит под нашим надзором».
Еще сказали — наведем, мол, справки, работаете ли вы, и прочее. Будете являться раз в месяц на регистрацию. И точка. Полный порядок.
Забыт страх, забыты Тегель и красные стены и стоны, что было, то прошло, начинаем новую жизнь, старое — побоку, Франц Биберкопф вернулся и — гип, гип, ура!
После этого случая он еще целый месяц ни за что не брался и
— Какие у меня дела? Ничем я не занимаюсь. У нашего брата все идет само собою.
— Откуда же у вас деньги?
— Осталось кое-что. Раньше поднакопил.
Он подтолкнул Нахума в бок и, раздув ноздри и хитренько поглядев на него, сказал с таинственным видом:
— А помните, как вы про Цанновича мне рассказывали? Вот был парень! Молодец! Потом его, правда, пристукнули… Чего вы только не знаете! Вот бы и мне так: сойти бы за принца и учиться в университете. Впрочем, нет, в университет мы не согласны. Жениться будем, во как!
— Что ж, совет да любовь.
— Приходите на свадьбу. Угощу на славу, и выпивка будет.
Рыжий Нахум разглядывал его, почесывая подбородок.
— А что я вам еще расскажу, — послушайте. Был у одного человека мячик, знаете, такой детский мячик, но не резиновый, а из целлулоида, прозрачный такой, и в нем свинцовые дробинки, так что дети могут таким мячиком и греметь, как погремушкой, и бросать. Взял этот человек мячик, бросил его и подумал: «Ведь в нем дробинки; так что можно его бросить, и он не покатится дальше, а останется на том самом месте, куда упал».
Но когда человек бросил мяч, то мяч полетел не так, как человек рассчитывал, а подскочил еще раз и откатился чуть-чуть в сторону, так — пальцев на десять…
— Ах, да оставь ты его, Нахум, в покое с твоими сказками. Очень они ему нужны.
А толстый Франц:
— Ну, и что же случилось дальше с мячиком? Ну что вы опять сцепились? Нет, вы взгляните на эту парочку, хозяин, — так и ссорятся вот друг с дружкой, сколько я их знаю.
— Пусть себе! Людей не переделаешь. А ссориться — пользительно для печенки.
— Вот что я вам скажу, — отозвался рыжий. — Я видел вас на улице, видел на дворе и слышал, как вы пели. Хорошо вы поете. И хороший вы человек. Но только не лезьте на рожон! Да! Живите себе спокойно. Терпение — вот что нужно на этом свете. Разве я знаю, что у вас на душе и что вам бог уготовил? Мячик летит не так, как вы его бросаете и как вам хочется, вроде так, да не совсем, а немного дальше, а может быть, и в сторону залетит, почем я знаю?
Толстяк, наш Франц, — откинул назад голову и, широко взмахнув руками, со смехом обнял рыжего.
— Ну и мастер же вы рассказывать, ох, и мастер! Но у Франца есть кое-какой опыт — будьте уверены, Франц знает жизнь, Франц знает, чего он стоит.
— Так-то так, но ведь совсем недавно вы пели не очень весело.
— Что было, то прошло! А теперь мы опять при своих. Мой-то мячик правильно летит, понимаешь? Знай наших. Ну, адью, да смотрите приходите на мою свадьбу!
Таким образом, Франц Биберкопф, бывший цементщик, а потом грузчик на мебельной фабрике, грубый, неотесанный парень с отталкивающей внешностью, снова ходит по берлинским улицам. В свое время в него без памяти влюбилась хорошенькая девушка из рабочей семьи, дочь слесаря; Франц сделал из нее проститутку и в конце концов избил ее и смертельно ранил. А теперь он поклялся всему миру и себе самому, что будет отныне порядочным человеком. И действительно, пока у него были деньги, он оставался порядочным. Но вскоре деньги у него вышли. Этого момента он как будто только и ждал, чтобы показать всем, что он парень — не чета другим.