Берлин-Александерплац
Шрифт:
Очарование, трепет… Блестят золотые рыбки в аквариуме. Сверкает вся комната, это уж не Аккерштрассе, не дом, и нет силы тяжести, нет центробежной силы. Исчезло, словно и не было, отклонение красных лучей в силовом поле солнца, нет больше ни кинетической теории газов, ни теории превращения теплоты в работу, ни электрических колебаний, ни электромагнитной индукции, ни плотности металлов, жидкостей и неметаллических твердых тел.
Она лежала на полу, металась
— Ну, задуши же меня, если силенки хватит. Я не шевельнусь.
— Стоило бы.
Он поднялся на ноги и закружился по комнате вне себя от счастья, восторга, блаженства. Вот трубы затрубили, гусары, вперед! аллилуйя!.. Франц Биберкопф вернулся на свет божий! Франца выпустили! Франц Биберкопф — на свободе! Подтягивая брюки, он переминался с ноги на ногу. Она села на стул, расхныкалась было.
— Я все расскажу мужу, все расскажу Карлу. Надо было тебя еще четыре года там продержать!
— Валяй, Минна, скажи ему все, не стесняйся!
— И скажу, а сейчас пойду за полицией.
— Минна, Миннакен, ну не будь же такой, у меня душа радуется! Я ведь снова человеком стал, понимаешь?
— Я говорю, ты с ума спятил. Тебе мозги повредили в Тегеле.
— Эх, пить хочу — кофейку не найдется у тебя или чего другого?
— А кто мне заплатит за передник, гляди — весь разодран.
— Да кто же, как не Франц? Он самый! Жив курилка! Франц снова здесь!
— Возьми-ка лучше шляпу да проваливай! А то, если Карл тебя застанет, а у меня синяк под глазом… И больше не показывайся. Понял?
— Адью, Минна!
А на следующее утро он опять тут как тут, с небольшим свертком. Она не хотела его впустить, но он всунул ногу в приоткрытую дверь. Минна шепотом сказала ему в щелку:
— Сказано тебе, Франц, ступай своей дорогой.
— Да я, Минна, только передники принес.
— Какие еще передники?
— Вот тут… Ты выбери.
— Нужны они мне! Спер небось?
— Не спер! Да ты открой.
— Уходи, а то соседи увидят.
— Открой, Минна.
Наконец она открыла; он бросил сверток на стол, а Минна, с веником в руках, не отходила от двери, — тогда Франц стал один кружиться по комнате.
— Эх, Минна. Вот здорово! Весь день душа радуется. А ночью ты мне снилась.
Он развернул сверток: она подошла ближе и выбрала три передника, но, когда он схватил ее за руку, — вырвалась. Он убрал остальные, а она стояла перед ним, не выпуская веника, и торопила его:
— Да скорее же! Выметайся! Он кивнул ей еще в дверях:
— До свиданья, Миннакен!
Неделю спустя он снова стоял перед ее дверью.
— Я только хотел узнать, как у тебя с глазом.
— Все в порядке, а тебе тут нечего делать.
Он поздоровел, сил набрался; на нем было синее зимнее пальто и коричневый котелок.
— Хотел вот показаться тебе, — как ты меня находишь?
— И смотреть не хочу.
— Ну, угости хоть чашкой кофе.
В этот момент наверху стал кто-то спускаться по лестнице, по ступенькам скатился детский мячик. Минна в испуге открыла дверь и втащила Франца в квартиру.
— Постой-ка минуточку тут… Это Лумке, соседи сверху… Ну, а теперь убирайся!
— Хоть бы кофейку выпить… Неужели у тебя не найдется для меня чашки кофе?
— Ты что, за этим только и пришел? Завел уж, наверно, какую-нибудь. Ишь вырядился!
— Ну угости кофейком!
— Ох, горе мне с тобой!
Она остановилась в прихожей у вешалки, и он умоляюще взглянул на нее; она покачала головой, закрыла лицо красивым новым передником и заплакала.
— Не мучь ты меня, Франц.
— Да что с тобой?
— Карл не поверил мне про подбитый глаз. Как, говорит, можно так ушибиться о шкаф? Ну-ка продемонстрируй, как это вышло у тебя. Как будто нельзя подбить глаз о шкаф, когда дверца открыта. Пусть сам попробует… А он вот не верит, и все.
— Почему бы это, Минна?
— Может быть потому, что у меня еще и здесь царапины, на шее. Их я сперва-то и не заметила. Но что ж тут скажешь, когда тебе их показывают, а ты смотришься в зеркало и не знаешь, откуда они?
— Вот еще, может же человек поцарапаться — расчесать, к примеру, или еще как. И вообще, чего он над тобой так измывается, твой Карл? Я бы его живо успокоил.
— А тут еще ты все приходишь… Эти Лумке тебя, наверно, уж приметили.
— Ну, их дело маленькое…
— Нет, лучше уж ты уходи, Франц, и больше не возвращайся. Ты на меня беду только накличешь.
— А что, он и про передники спрашивал?
— Передники я себе давно собиралась купить.
— Ну, что же, пойду я, Минна.
Он обнял ее за шею, и она не оттолкнула его. Потом, когда он все еще не отпускал ее, хотя и не прижимал к себе, она почувствовала, что он ее нежно гладит, и, удивленно вскинув на него глаза, промолвила:
— Ну, иди же, Франц.
Он легонько потянул ее в комнату, она упиралась, но шаг за шагом подвигалась вперед. Спросила:
— Франц, неужели опять все сначала?