Берлинская ночь (сборник)
Шрифт:
– Что-нибудь обнаружил? – спросил он.
Я рассказал ему об отсутствии записей.
– Ты прав, – сказал Белински, будто его что-то здорово позабавило, – это совсем не по-немецки.
Я направил фонарик на складские полки.
– Привет, что это тут у нас? – Он коснулся стального баллона, на котором сбоку значилась химическая формула: H2SO4.
– На твоем месте я не стал бы лезть, – предупредил я. – Эта штучка не из химического набора для школьников. Если не ошибаюсь, это – серная кислота. – Я направил луч фонарика на ту часть баллона, где были написаны слова: «Очень опасно». – И здесь ее достаточно, чтобы превратить тебя в пару литров животного жира.
– Кошерного, надеюсь, – сострил Белински. –
– Он кладет в нее на ночь вставные зубы.
На полке рядом с баллоном громоздились один на другом стальные лотки, формой напоминавшие почки. Я взял один и поднес его к свету фонарика. Мы оба уставились на нечто похожее на горсть мятных таблеток странной формы, слипшихся, будто их пососал, а затем отложил на потом какой-то отвратительный мальчик. Вот только на некоторых из них засохла кровь.
Нос Белински сморщился от отвращения.
– Что это, черт возьми, такое?
– Зубы. – Я передал ему фонарик и взял с подноса один из острых белых предметов, чтобы поднести его к свету. – Удаленные зубы. Причем несколько наборов.
– Ненавижу дантистов, – прошипел Белински. Он порылся в своем жилете и нашел зубочистку, чтобы пожевать.
– Видимо, они, как правило, оказываются в баллоне с кислотой.
– Ну и что? – Белински заметил мой интерес.
– Какой дантист захочет заниматься только полными удалениями? – спросил я. – А между тем книга приема полна записями именно на эту процедуру. – Я повертел в руках зуб. – Никогда бы не сказал, что с этим коренным что-то не так. Его даже и не пломбировали.
– Похож на совершенно здоровый зуб, – согласился Белински.
Указательным пальцем я потрогал липкую массу на лотке.
– Такой же, кстати, как и все остальные. Я не дантист, но все-таки не понимаю, зачем вытаскивать зубы, которые даже не были запломбированы?
– Может, Хайм занимался чем-то вроде штучной работы. Может, этому парню просто нравилось вытаскивать зубы?
– Причем это ему нравилось куда больше, чем вести записи. О его недавних пациентах нет никакой информации.
Белински взял другой почкообразный лоток и стал изучать его содержимое.
– Еще один полный набор, – доложил он. В следующем лотке что-то начало перекатываться, точно крошечные шарики подшипника. – Так, а что у нас здесь? – Он взял один и заинтересованно его осмотрел. – Если не ошибаюсь, в каждой из этих маленьких конфеток содержится доза цианистого калия.
– Смертельные таблетки?
– Точно. У некоторых из твоих старых товарищей, капустник, они были очень популярны. Особенно у сотрудников СС, у высших государственных и партийных чиновников. Они предпочитали самоубийство плену у Иванов. По-моему, такие штучки были разработаны сначала для немецких секретных агентов, но Артур Небе и СС решили, что высшему начальству они тоже пригодятся. Дантист вставляет человеку фальшивый зуб или использует уже существующую дыру, куда помещает вот эту малышку. Красиво и удобно – просто диву даешься. Если он попадается, то, возможно, у него при себе имеется даже фальшивый патрон с цианистым калием, обнаружив который наши люди не стали бы осматривать зубы. А затем, решив, что время пришло, он нащупал бы фальшивый зуб, языком вытащил капсулу и жевал ее, пока не надломится. Смерть почти мгновенная. Так покончил с собой Гиммлер.
– И Геринг тоже, как я слышал.
– Нет, – возразил Белински, – он использовал фальшивку. В тюрьме американский офицер тайком передал ее ему обратно. Как тебе это, а? Один из наших пожалел этого жирного ублюдка. Он положил капсулу обратно в лоток и передал его мне. Я вытряхнул на ладонь несколько штук, чтобы получше разглядеть. Надо же, эти малюсенькие штуковины смертельны! Четыре крошечные жемчужины способны оборвать жизнь четырех человек. Думаю, я не смог бы носить такую у, себя во рту, независимо
– Знаешь, о чем я думаю, капустник? В Вене находится множество беззубых нацистов.
Я следом за ним вернулся в кабинет.
– Полагаю, тебе знаком способ идентификации трупов по зубам.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал я.
– Он нам чертовски пригодился после войны. Это самый лучший из имевшихся у нас способов идентификации трупа. Многие нацисты, естественно, очень хотели заставить нас поверить в то, что они мертвы. Как же упорно они старались убедить нас в этом – полусожженные тела при которых были фальшивые документы, и прочее в таком же роде! В этом случае первым делом зубной врач осматривает зубы трупа. Даже если у вас нет стоматологических записей, касающихся этого человека, вы можете определить его возраст по состоянию десен, корней зубов и еще кое-чему подобному, а значит, с уверенностью сказать что вот это – труп не того человека, за которого его пытаются выдать. – Белински замолчал и оглядел кабинет. – Ты закончил здесь?
Я сказал ему, что закончил, и спросил, не нашел ли он чего заслуживающего внимания в доме. Он отрицательно покачал головой. Тогда я предложил сматываться отсюда, к чертовой матери.
Белински продолжил свои объяснения в машине.
– Возьми случай с Генрихом Мюллером, шефом Гестапо. Последний раз его видели живым в бункере Гитлера в апреле сорок пятого. Предполагалось, что Мюллер пал в битве за Берлин в мае сорок пятого. Но, когда после войны тело эксгумировали, стоматолог берлинского госпиталя, в британском секторе, специализирующийся на челюстной хирургии, решительно отверг вероятность того, что труп, судя по зубам, принадлежал сорокачетырехлетнему мужчине. Их обладателю, по утверждению доктора, не исполнилось и двадцати пяти лет.
Белински включил зажигание, минуту-другую погонял двигатели вхолостую, а затем включил передачу.
Для американца он вел машину очень плохо, дважды выключая сцепление, путая скорости и вообще едва справляясь с рулем. Вождение, совершенно очевидно, требовало всего его внимания, но он продолжал спокойно объяснять, даже и после того, как чуть не сбил проезжавшего мимо мотоциклиста.
– Допустим, мы ловим кого-нибудь из этих ублюдков. Не сомневайся, они уже обзавелись фальшивыми документами, новыми прическами, усами, бородами, очками – в общем, чем угодно. Но зубы – признак столь же верный, как татуировка, а иногда как отпечаток пальца. Поэтому, если кто-то из них удалил свои зубы, то одним способом идентификации становится меньше. В конце концов человек, способный взорвать патрон у себя под мышкой, чтобы убрать символ принадлежности к СС, не будет против того, чтобы вставить фальшивые зубы, ведь так?
Я подумал об ожоге под собственной рукой и решил, что, пожалуй, он прав. При необходимости замаскироваться от русских я бы, безусловно, повыдергивал все зубы, и уж тем более, имей я условия для столь же безболезненного удаления, как у Макса Абса и Гельмута Кенига.
– Полагаю, что так, – произнес я вслух.
– Можешь свою жизнь на это поставить. Вот почему я украл книгу записи на прием к Хайму. – Он похлопал себя по груди, где под пальто, видимо, он ее держал. – Небезынтересно узнать, кто на самом деле эти люди с плохими зубами. Например, твой дружок Кениг. И Макс Абс тоже. С какой это стати ничтожный эсэсовский шофер почувствовал необходимость маскировать то, что у него по рту? А с такой, что был вовсе не эсэсовским капралом. – При мысли об этом Белински радостно захихикал. – Вот поэтому-то я должен уметь видеть в темноте. Некоторые из твоих дружков точно знают, как спутать карты. Видишь ли, я не удивлюсь, если мы все еще будем преследовать этих нацистских ублюдков, а тем временем их детки станут посыпать для них клубничку сахаром.