Берлинский дневник (Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента)
Шрифт:
Берлин, 4 октября
Встреча в Бреннере состоялась сегодня незадолго до полудня. Официальное коммюнике не дает никакой информации об этих переговорах, не считая того, что там присутствовал Кейтель. В МИДе нас предупредили, чтобы мы не строили предположений.
Я думаю, резонно сделать вывод, что между этими двумя державами Оси существуют настолько серьезные разногласия, что Гитлер посчитал нужным встретиться с дуче лично. Так как в прошедшем месяце Риббентроп ездил в Рим, а Чиано побывал здесь, то недостатка в контактах между номинальными главами внешнеполитических ведомств не было. Самое подходящее объяснение - что Муссолини огорчен явным отказом немцев от плана вторжения в Британию этой осенью, из-за чего ему придется расхлебывать кашу с наступлением в египетской пустыне, где его армия, углубившаяся в пески на семьдесят пять или сто миль, вынуждена возить за собой воду. Риббентропу, очевидно, не удалось успокоить итальянцев, поэтому надо было,
Берлин, 5 октября
Любопытно читать сегодня в немецких газетах репортажи о встрече в Бреннере. Они разразились редакционными статьями о том, что это событие имеет потрясающее значение для всего мира, но не дают читателям ни малейшей информации, почему это так. Они вообще не дают какой бы то ни было информации. Но в этой тоталитарной системе, где слова потеряли свое значение, истиной становится все, что угодно, просто потому, что так говорит пресса. Сегодня я получил одно заслуживающее доверия сообщение о том, что встреча в Бреннере проходила довольно бурно. Муссолини иногда срывался на крик. Находящиеся здесь итальянцы передают одну историю, возможно выдуманную, но показательную для германо-итальянских дружественных отношений. Они рассказывают, что дуче спросил вчера фюрера, почему тот отверг план вторжения в Британию. Гитлер промолчал, а потом увильнул от ответа, задав свой вопрос:
"А почему вы, дуче, не смогли захватить такую маленькую территорию, как Мальта? Я этим очень огорчен".
Итальянцы говорят, что Муссолини скривился и ответил:
"Фюрер, не забывайте, что Мальта тоже остров".
Сегодня пошла пятая неделя великого германского наступления на Британию с воздуха. И немцы сильно призадумались, потому что англичане не хотят признавать себя побежденными. Немцы не могут скрыть свою ненависть к Черчиллю за то, что он по-прежнему поддерживает в своем народе надежду на победу, вместо того чтобы проявить покорность и сдаться, как до сего дня делали все противники Гитлера. Немцы не могут понять людей с характером и силой воли.
Берлин, 7 октября
Характерная журналистская фальшивка нацистов. Пресса цитирует Никербокера, которого они величают "известным на весь мир американским лжецом", якобы он заявил в Лиссабоне португальским журналистам, что сбежал из Лондона, потому что дальше там жить невозможно. Зная Ника, я уверен, что это выдумка чистейшей воды.
Берлин, 8 октября
Ланч с греческим посланником и мадам Рангабе. Присутствовала их дочь Эльмина, темноволосая балканская красавица, которую мы встречали обычно у Марты Додд. Посланник очень мрачен, все его ценные вещи упакованы, так как со дня на день ждет вторжения итальянцев. Не оставляет надежду, что Гитлер спасет Грецию, по причине того, что он называет фюреровским "восхищением перед славой Афин".
Несмотря на то что ночью я вещаю на Америку до без четверти двух, приходится быть в Доме радио в десять вечера, поскольку теоретически возможно, что к этому времени над городом появятся британские бомбардировщики. Когда они прилетают, немцы останавливают всякое движение, нельзя даже по улицам ходить. Значит, если тревога настигнет меня где-нибудь в другом месте, передача может не состояться. Прошлым вечером, когда пробило десять, я помогал отметить отъезд на родину "наглеца" Леверича, второго секретаря посольства, на вечеринке, устроенной ему Хитами. Я испытывал огромное искушение остаться. Все присутствовавшие были уверены, что англичане не прилетят. Однако я ушел и безнадежно заблудился в темноте где-то южнее Виттенбергплац, но в конце концов сориентировался и добрался на своем "форде" сквозь кромешную тьму до Дома радио. Только успел заглушить двигатель, как завыли сирены и, прежде чем я успел дойти до здания, градом посыпалась шрапнель от зенитных снарядов. Налет англичан продолжался до четырех утра и был самым интенсивным за все время. Снова бомбы разнесли железнодорожные пути севернее станций Лертер и Штеттинер. Одна молодая немка, которую я знаю, спасла себе жизнь тем, что не успела добежать до своего пригородного поезда каких-то двадцать футов. Села на следующий состав, уходивший на пятнадцать минут позже, но он уехал недалеко. В первый прямым попаданием угодила английская бомба и разнесла его на куски, пятнадцать пассажиров погибло!
Германская пресса без конца твердит о том, что атаки люфтваффе на Англию - это "репрессалии" в ответ на деяния того рода, как мы пережили прошлой ночью. Публику уже просто тошнит от этого термина, а тошноты немцам и так хватает. По городу ходит шутка, что, покупая
Как бы туго они ни соображали и какими бы ни были терпеливыми, думаю, до них начинает доходить, что их газеты приводят мало новостей и даже эта малость сильно искажена пропагандой... Новости по радио не лучше, и в последнее время я часто замечал, что не один немец выключал приемник через пару минут после начала новостных выпусков с выразительным берлинским восклицанием "Oh, Quatschf", что посильнее, чем "чепуха". Точнее перевести как "бред".
Берлин, 15 октября
Я уже окончательно все решил относительно моих личных проблем. В течение некоторого времени я получал информацию из военных кругов о том, что Гитлер готовится вступить в Испанию с целью захвата-Гибралтара, - нравится это беспомощному Франко или нет. Тогда будет отрезан последний путь для бегства моей семьи из Женевы. Сейчас единственный путь, которым можно попасть из Европы в Америку, - это через Швейцарию, неоккупированную часть Франции, Испанию и Португалию добраться до Лиссабона, единственного сейчас на континенте порта, где можно сесть на пароход или самолет до Нью-Йорка. Если дела пойдут совсем плохо, я всегда смогу выбраться через Россию и Сибирь, но это приключение не для двухлетнего ребенка. Немцы, чтобы продемонстрировать, что в их власти наказать швейцарцев, упрямых сторонников демократии, отказываются отправлять предстоящей зимой в Швейцарию даже небольшое количество угля, необходимое людям для обогрева жилищ. Из тех же подлых соображений немцы пропускают в Швейцарию очень мало продовольствия. Этой зимой жизнь в Швейцарии будет тяжелой. Тэсс хотя и предпочла бы остаться, но в итоге согласилась в конце этого месяца уехать домой.
Я последую за ней в декабре. Думаю, пользы от моего пребывания здесь уже почти нет. До недавнего времени, несмотря на цензуру, я считал, что, сообщая новости из Германии, я могу делать свою работу честно. Но это становилось все труднее и труднее, а сейчас почти невозможно. Новые инструкции как для военных, так и для политических цензоров заключаются в том, что они не могут позволить мне говорить что-то такое, что может создать в США неблагоприятное впечатление о нацистской Германии. Кроме того, новые ограничения на освещение по радио авиационных налетов вынуждают либо давать абсолютно лживое их описание, либо не упоминать о них вообще. Обычно я выбираю последнее, но это почти так же нечестно, как и первое. Короче говоря, рассказывать о войне или условиях жизни в Германии все как есть больше нельзя. Нельзя называть нацистов нацистами, а вторжение вторжением. Ты разжалован до ретранслятора лживых официальных коммюнике, а это может делать любой автомат. Более интеллигентные и порядочные цензоры даже спрашивают меня в конфиденциальной обстановке, зачем я здесь. Оставаться в таких условиях у меня нет ни малейшего интереса. С моей глубокой и жгучей ненавистью ко всему, что олицетворяет собой нацизм, мне никогда не было приятно жить и работать здесь. Но все это отходило на второй план, пока была работа, которую нужно делать. Ничья личная жизнь в Европе больше не берется в расчет, и у меня не было ее с тех пор, как началась война. А теперь нет даже работы, которую стоит делать...
Цюрих, 18 октября
Удивительная вещь - облегчение, которое испытываешь всякий раз в ту минуту, когда выезжаешь из Германии. Сегодня днем вылетел из Берлина. От Мюнхена до Цюриха летели на "Дугласе" со швейцарскими пилотами, слева всю дорогу красовалась величественная панорама Альп, вершины и высокие хребты уже утопают в снегу. Когда солнце начало садиться, снег приобрел волшебный розоватый оттенок. От Мюнхена нас полчаса преследовали два немецких истребителя, пилоты-новички практиковались на нас в пикировании. Раза три-четыре, устремляясь на наш самолет, они едва не задели наши крылья. Я начал покрываться испариной... У них парашюты, у нас нет.
Вскоре землю под нами укрыла полоса густых облаков, и я слегка забеспокоился, как мы зайдем сквозь них на посадку в аэропорт Цюриха, окруженный высокими горами. И вот мы нырнули в эти облака. Потом оказалось, что мы заблудились, так как пилот, покружив минут пять, снова поднялся выше облаков и развернул самолет в сторону Мюнхена. Затем еще один нырок, на сей раз глубокий, и вдруг стало темно. Мысль, что мы, возможно, собираемся совершить вынужденную посадку в Германии, привела меня в уныние, ведь всего несколько минут назад я наконец почувствовал себя абсолютно свободным от рейха. Теперь мы снижались довольно круто. Пилот дал сигнал затянуть ремни безопасности. Я крепко вцепился в кресло. И вот из темноты показались красные противотуманные огни аэродрома, знакомые крыши и сияющие огни города. Это не мог быть никакой город затемненной Германии, это мог быть только Цюрих, и через минуту мы оказались на твердой земле. Пилот мастерски совершил в тумане посадку вслепую.