Бернарда

– Ганька!

Возмущенный крик кухарки сотряс стены большой уютной комнаты с камином, в эту минуту щедро освещенной зимним солнцем.

– Ганька, убери оттуда лапы!

На крик Клэр отреагировали, казалось, даже засохшие цветы на тумбе, задрожав в вазе, а вот рыжая кошка, именованная сначала Огоньком, потом Фитильком, а затем и Ганькой, не повела и ухом, продолжая с любопытством и усилием проталкивать когтистую конечность в стоящую на диване клетку, наполовину заполненную маленькими круглыми глазастыми существами. Обычно кошка охотно отзывалась на любое

– Дина, она всех Смешариков сожрет!

– Если сожрет, тогда Дрейк с меня шкуру спустит, – смеясь, ответила я, входя в комнату и наблюдая за тем, как Клэр стягивает отчаянно цепляющуюся за обивку дивана любимицу. Смешно было еще потому, что брошенное один-единственный раз слово «смешарики» молниеносно прижилось в этом мире и теперь относилось к глазастым существам, сидящим в клетке. Другого названия у них не было все равно.

– Забери, пожалуйста, клетку в спальню. А то не пообедаем сегодня! Уже накрывать на стол пора.

– Хорошо, сейчас унесу. Мне все равно еще нужно раз двадцать перенестись – как раз успею, пока накрываешь.

Клетку с непонятными существами две с половиной недели назад вручил мне Дрейк, заявив о том, что теперь именно с их помощью я буду оттачивать телепортацию разумных объектов. Впервые взглянув на глазастых «нечто», напоминающих не то ожившие плюшевые игрушки, не то безротых и безухих гремлинов, я оторопело ткнула в них пальцем, держась, впрочем, на приличном расстоянии (вдруг где-нибудь в шерсти все же скрывается зубастая пасть?)

– Что это?!

– Не что, а кто. Это искусственно созданный подвид существ, обладающих памятью.

– А почему у них ни рук, ни ног?

– Чтобы не разбегались и не чинили дополнительных препятствий.

– А глаза зачем?

– Чтобы напоминали о том, что они живые.

Я недоверчиво покосилась на клетку, ожидая скрытого подвоха. На меня смотрели несколько десятков пар глаз, выражение которых не поддавалось расшифровке.

– Они мне не нравятся.

– А они и не должны тебе нравиться. Ты будешь их телепортировать с одного места на другое, чтобы мы смогли определить статистику потерь. Ежедневно по несколько сотен раз. Куда и откуда, меня не интересует. В конце каждой недели я буду проверять результаты: количество особей, качество памяти. Когда сможешь производить телепортацию без потерь в течение хотя бы семи дней, позволю работать с людьми. А теперь марш домой. Вместе с клеткой!

Так у меня появились Смешарики. И целый ворох работы дома в виде постоянных скачков по комнатам особняка.

Чтобы не шокировать повариху, одновременно занявшую нишу подруги, пришлось (с разрешения Начальника) посвятить Клэр в особенности моей работы: кто я и на кого работаю. Та, к моей радости, удивлялась недолго, к вопросу подошла прагматично, заявив, что «раз уж и такое на свете бывает, значит, оно зачем-то нужно», после чего со слоновьим спокойствием принялась изо дня в день наблюдать за моей эпопеей с клеткой, подлавливая меня время от времени на кухне, чтобы обсудить меню на день.

Как только клетка была убрана в спальню и накрыта тряпкой (накрывать Смешариков я приучилась из-за постоянно глазеющих на меня очей), а Ганьке вход в заветную комнату закрыт, мы сели обедать.

– Как результаты на этой неделе? – с интересом спросила Клэр, намазывая теплую булочку маслом.

– Хорошо. Пока не потеряла ни одного. А память проверяет Дрейк, тут не знаю.

– Вот молодец! На прошлой неделе пропал один, так?

Оглядев «диетический» стол, ломившийся от блюд, я усмехнулась. Клэр есть Клэр.

– Да. И у одного стерлась память.

– А в первую неделю недоставало аж четырех. Видишь, прогресс налицо!

– Все равно жалко, когда пропадают.

Я аккуратно оттеснила лезущего на колени кота Мишу и вздохнула, вспомнив, как расстроилась, когда обнаружила первые потери. За все время работы со Смешариками, я так и не сумела определить, нравятся мне эти существа или нет. Подумаешь, ни рук, ни ног. Но ведь глаза-то есть… Все-таки живые, хоть и молчат все время. Не сумев прийти к однозначному выводу и теперь, я на автомате погладила Михайло, вытерла шерсть с ладоней салфеткой и принялась за еду.

Если положительный прогресс будет сохраняться, тогда работа с людьми не за горами. Это радовало.

За прошедшие две недели поменялось немногое. Но кое-какие изменения моя жизнь все же претерпела.

Во-первых, она стала более размеренной и спокойной. Во-вторых, в силу того, что теперь большую часть времени я проводила в особняке, я очень сблизилась с Клэр.

Признаться, поначалу на лице у поварихи при упоминании о Комиссии, как и у многих жителей Уровней, появлялось выражение ужаса, которое моя новоиспеченная подруга старательно прятала, но по мере осознания того, что люди в форме не спешат посещать наш особняк толпами, не домогаются без причины и вообще не имеют личных претензий, успокоилась.

По вечерам, когда наступало время отдыха, сидя перед телевизором, мы общались на различные темы, и по мере возрастающего любопытства Клэр осмеливалась задавать все больше вопросов обо мне, моей работе, личной жизни, семье. На одни я отвечала открыто, на другие с виноватой улыбкой пожимала плечами: мол, не могу этого поведать. Она не обижалась. Понимала, что человек, нанятый Комиссией, не способен раскрывать все тайны; мягко уходила от темы, оставляя моим секретам право на неприкосновенность, и вновь погружалась в вышивку, которую очень любила.

Оказалось, у моей подруги имелся настоящий талант украшать ниточными узорами кухонные полотенца и скатерти, переносить на них замысловатые натюрморты или цветочные орнаменты. В искусно вышитые листки и лепестки добавлялся бисер и бусины, после чего готовыми изделиями категорически не хотелось пользоваться, дабы не осквернять красоту.

Клэр на это только смеялась, а Огонек – рыжая бездельница, полностью равнодушная к искусству, – всласть мешала творческому процессу: воровала из коробочки нитки, загоняла их под все плоскодонные предметы, такие как диваны, кресла и холодильники, силилась поймать за хвостик снующую туда-сюда в ловких руках яркую веревочку, пыталась забраться по свисающему с коленей краю скатерти на ноги, чтобы получить очередную порцию ласки, чем неизменно вызывала поток добродушных укоров со стороны хозяйки.