Берсеркер
Шрифт:
Йелгир развернул свиток с именами и еще раз откашлялся.
— Чарльз Честный и Фарлей из Эйкоска!
Чарльз и Фарлей почти лениво разошлись по противоположным сторонам ринга. Потом они сошлись и осторожно скрестили оружие. Каждый из бойцов с уважением относился к способностям другого и предпочитал поначалу не рисковать. У Фарлея была ранена левая рука — Лерос сам аккуратно перевязал ее и наложил шину. Впрочем, не похоже было, чтобы эта рана доставляла ему какое-то особое беспокойство, не считая того, что теперь он оставил кинжал за поясом и дрался одним лишь мечом.
Постепенно бойцы добавили в свои движения силы и скорости, и их длинные мечи мелодично зазвенели. Но даже и сейчас состязание казалось достаточно спокойным. Потом сверкающий, как самоцветы, меч Фарлея метнулся
— Джайлз Вероломный и Джад Исаксон!
Джад, как и в прошлые разы, сразу же бросился в атаку. Джайлз, в общем-то, тоже не страдал недостатком пыла, но этот бой начался в более быстром темпе, чем предыдущие. Оба противника были подвижными, но никто не собирался бросаться в атаку безоглядно. Потом Джайлз стал более агрессивен; его меч то взмывал над щитом низкорослого противника, то пытался поднырнуть снизу, но так и не добрался до цели. Потом уже удары Исаксона стали более весомыми и быстрыми, так что вся сила Джайлза стала уходить на оборону; постепенно он начал отступать под этим яростным натиском.
Развязка наступила внезапно, когда Джайлз, пятясь, приблизился к краю ринга, нависшему над обрывом. Мелькнул меч Джада — единственная короткая вспышка, — и Джайлз схватился за грудь, сдавленно вскрикнул и упал. Тело заскользило по крутому дернистому склону и проехало метров двадцать, прежде чем наткнулось на куст. Впрочем, тело Джайлза почти сразу же смяло этот куст и заскользило дальше. Жрец кивнул, и хромой раб с колотушкой принялся карабкаться вниз по склону.
— Омир Келсумба и Рахим Сосиас!
Чернокожий гигант, вышедший на ринг, казался еще выше ростом, чем раньше. Он снова почти что с нежностью баюкал свой огромный топор, прижимая его к груди. Рядом с Келсумбой толстячок Сосиас со своим изогнутым мечом смотрелся вопиюще неуместно. Но именно скимитар пролил первую кровь этого боя. Впрочем, это была легкая рана. Меч едва коснулся внешней поверхности бедра Келсумбы. Сосиас превосходно рассчитывал свои действия: ответный удар топора зацепил лишь его просторную верхнюю одежду.
Рана подстегнула чернокожего воина, и теперь уже Сосиасу пришлось отпрыгивать назад. Впрочем, Рахим двигался с поразительной скоростью, и его брюшко подпрыгивало в такт этой смертельной пляске. Взлетал и обрушивался топор, потом снова взлетал и снова обрушивался. Келсумба действовал своим оружием с той же скоростью и с такой же точностью, с какой другие люди действуют мечом, — но никакой, даже самый прочный меч не выдержал бы прямого столкновения с этим топором. По кругу зрителей пробежал восхищенный и испуганный шепот.
Сосиас попытался еще раз дотянуться до бедра противника или, возможно, только сделал вид. На этот раз ответный удар пришелся чуть ближе к его телу, но все же Сосиас каким-то чудом ухитрился своевременно прервать собственную атаку и ускользнул прочь целым и невредимым. В левой руке у Рахима появился спрятанный до сих пор нож, но ему никак не удавалось подойти к противнику достаточно близко, чтобы пустить это оружие в ход.
Просто ждать и уворачиваться от топора было бы самоубийством. Сосиас попытался снова перейти в атаку, и тут-то огромный топор добрался до него, попросту смахнув толстяку лицо. Томас Хватала, который стоял метрах в десяти от этого места, опираясь на копье, почувствовал, как на его руку упали капли теплой крови.
— Томас Хватала и Ванн Кочевник!
Ванн, держа меч с кажущейся неуклюжестью, встал лицом к Томасу. Тот поигрывал копьем, делая пробные выпады. Ванн не стал тратить силы на попытки обрубить наконечник копья — оно достаточно хорошо себя зарекомендовало, и его обитое металлом древко выдержало уже несколько боев. Сперва поединок развивался достаточно неспешно. Оба воина действовали осторожно, проделывали множество финтов и не спешили на самом деле переходить в атаку.
Через некоторое время для опытного зрителя — а других здесь и не было — стало ясно, что Ванн не может до конца избавиться от привычки в промежутках между обменом
После нескольких повторений Томас заметил этот недочет противника и подловил момент, когда меч неловко повис после удара по нижнему уровню. Со звуком, напоминающим удар дубинки, копье пробило истрепанную рубашку Ванна и его торс — чуть выше пояса. Когда Ванн увидел фонтан собственной крови, на лице его на миг появилось какое-то нелепое выражение горя, а потом лицо Ванна Кочевника навсегда перестало что-либо выражать.
Когда Фарлей из Эйкоска в компании с тремя другими выжившими воинами отошел от залитого кровью ринга и снова принялся неспешно подниматься в гору, его преследовало странное чувство — что боги забыли о последних уцелевших участниках турнира. На очередном повороте дороги Фарлей на мгновение обернулся и увидел четыре окоченевших тела — сегодняшние жертвы. Они лежали рядом с рингом, и вокруг суетилась одна-единственная фигурка. Одетый в серое раб с колотушкой на поясе только-только начал копать невзрачную яму, которая должна была стать последним пристанищем для героев. Шагавший рядом с Фарлеем Исаксон тоже оглянулся. Похоже, и его что-то беспокоило. Фарлей чуть было не попытался высказать тревожившие его мысли вслух, но все-таки промолчал. Он не был уверен в том, как остальные отнесутся к его словам.
В нескольких шагах впереди шел Омир Келсумба. Его огромный топор был вычищен и зачехлен и выглядел сейчас совершенно невинно, словно какой-нибудь рабочий инструмент лесоруба. Келсумба легко мерил казавшийся бесконечным склон огромными шагами. Его мысли сейчас витали далеко. Он думал о своих больных детях и о жене. Когда-нибудь, если он выиграет турнир, ему, возможно, удастся вернуться и посмотреть на свою семью — проплыть по небу с ночным ветерком или прийти, приняв облик случайного путника. Всем известно, что боги проделывают такие вещи, а когда он выиграет турнир, он станет почти что богом.
Раньше Келсумба время от времени испытывал по этому поводу сомнения, но сейчас он снова был убежден, что непременно выиграет. Он делается все сильнее с каждой победой. Он чувствует, как в нем поднимается богоподобная сила. С тех пор как он, Омир Келсумба, достиг полной зрелости, ни один человек не мог сравняться с ним в силе, и ни один не сможет. Когда турнир завершится, он станет богом, а боги могут не только убивать, но и исцелять. Когда он займет свое место по правую руку от Торуна, богиня целительства не сможет отказать ему в просьбе и непременно вылечит его детей. Детям бога никогда не придется умирать в жалкой лачуге из-за злой судьбы или каких-то мерзких болезней.
Вплотную за Келсумбой шагал Томас Хватала, но он и не подозревал о мыслях гиганта. Несмотря на свою бурную жизнь — Хватала успел побывать бандитом, солдатом, телохранителем и охотником на преступников (за это неплохо платили), — Томас до сих пор иногда испытывал приступы острого, почти парализующего страха перед ранами или смертью. Ему требовалось стальное самообладание, чтобы не выказать свой страх, не позволить другим заметить его. Сейчас прямо перед Хваталой болталось широкое лезвие топора Келсумбы, и Томас не смел взглянуть на этот топор. Томас был достаточно опытен в обращении с данной разновидностью страха и знал, что все будет в порядке, если ему хватит сил обуздать свой страх до того момента, как придет пора выходить на ринг и становиться лицом к лицу с противником. Тогда все будет в порядке. Тогда уже просто некогда будет бояться. Тогда никто не сможет его победить. А теперь, по дороге наверх, Томас мрачно воевал с расшалившимися нервами и старался ни о чем не думать.