Беру тебя в долг
Шрифт:
– Да, – ответила она, оборачиваясь в сторону постоялого двора.
Не хватало еще, чтобы кто-нибудь их услышал.
– Но этот способ не слишком удобный.
Он пренебрежительно указал на большую повозку, в которую сейчас грузились ее попутчики. И, кстати, он ее задерживал, сейчас все набьются, и ей потом придется всю дорогу ютиться где-то с краешку.
– Меня устраивает, – проговорила Мара.
– Такая девушка заслуживает лучших условий. Если хотите, я мог бы устроить вас у себя. Мой дом открыт для вас, мадхен, – мужчина быстро оглянулся кругом, склонился к ней и чуть понизил голос. – А потом… завтра, или когда вам будет угодно, доставил бы вас к вашему дяде?
Он напирал так неприкрыто, что Мара разозлилась. Сразу припомнились все те полунамеки, которыми обменивались они с дядей Меркелем. Ведь этот человек был явно в курсе всех тех делишек, что проворачивала матрес Фоурм при дворе.
Злость придала силы, она смерила его взглядом и отодвинулась.
– Вам ведь знакомо имя матрес Фоурм? – спросила Мара негромко.
Мужчина нахмурился.
– Знаете, с ней приключилось такое несчастье, – начала она, отмечая про себя, что взгляд мгновенно мужчины сделался острым. – До его величества вдруг дошли слухи о том, что на отборе за его спиной процветает мздоимство. И, представьте себе, сейчас по приказу короля ведется расследование.
Вот теперь он отшатнулся, словно обжегся.
– Не благодарите, – сказала Мара и пошла к повозке.
И так втискивалась в нее одной из последних.
***
Потом всю дорогу до следующего постоялого двора ехала, закрыв глаза. Вымотал ее этот разговор. Потом дорога стала хуже, но возчик гнал, потому что хотел успеть. И они тряслись и тряслись, и казалось, этому конца и края не будет. И все же ближе к ночи они добрались до Хантца. А вскоре показались стены родительского замка. Пара серебряных монет, и возница согласился довезти ее до ворот.
Все. Мара была дома.
глава 17
Вот они перед ней, ворота замка. Дом.
Мара постучалась и прижалась к воротам головой.
Все силы, какие у нее были, внезапно закончились. Как будто действовать, говорить, держать спину ровно – все это она могла, только когда мысленно сражалась с королем. Пока тень его угрозы нависала над ней. А как не стало этого, внезапно нахлынуло изнеможение. Ей хотелось уткнуться лицом в подушку и…
Нет, не плакать.
Плакать сейчас она не могла. Держалась еще в душе какая-то плотина, за которой копилась боль. И эта плотина пока не переполнилась. Так что плакать, сожалеть – все это будет потом.
А пока Мара оглядывалась мысленно на проделанный путь от столицы до дома и удивлялась себе. Она умудрилась быстрее добраться, чем дядя Меркель, когда вез ее на тот отбор. Немного шумело в голове, штормило с дороги. Вспыхивали в памяти отдельные фрагменты, слова, лица.
Надо же, она даже говорила что-то, отвечала впопад… Вспомнился тот неприятный тип из Даршантца, который все пытался заманить ее к себе. И как потом он испугался и отшатнулся от нее, когда речь зашла о короле.
Все-таки перепало ей от короля полезное что-то!
Было, конечно, и другое, но думать о том, другом, Мара не могла себе позволить.
Однако что-то долго никто не отворяет, промелькнуло у нее в голове. А на дворе уже ночь. Впрочем, не страшно, что сейчас ночь, главное, добраться да своей постели, а завтра…
Раздались шаркающие шаги и недовольный голос.
– Кто это шляется по темноте?
Старый слуга Хиберт, Мара его знала, сколько себя помнила. Странно, неужели в замке не нашлось никого помоложе? А тот продолжал шаркать и ругаться вполголоса:
– Как будто нельзя дождаться утра… Вот я собак спущу сейчас…
– Хиберт! Это я! – крикнула Мара.
– Чего? – проворчал тот, открывая маленькое окошечко.
И тут же оторопел.
– Мадхен Мара! Вы, что ли?? Так вы же в столице, у короля на отборе?
– Я, – она устало улыбнулась. – Как видишь, вернулась.
Он кинулся открывать, бормоча про себя:
– Ох-хо-хо… Это что же делается…
Наконец Мара оказалась внутри и только сейчас поняла, что же ей все время казалось неправильным. Темно. Тихо. Пусто. Странное подозрение закралось.
– Хиберт, – спросила она, оглядываясь. – А где все?
– Так ведь нет никого, мадхен Мара. Дядя ваш, как из столицы вернулся, так рассчитал всех. Сказал, замок пойдет на продажу. Я вот, один здесь. Оставлен сторожить, пока не объявится новый хозяин. А как объявится, так и мне придется искать себе угол. Ох-хо-хо… Новому-то хозяину зачем старик надобен?
Огляделся и вздохнул:
– Эх, мадхен Мара… Что теперь будет?
Мара слушала и не могла поверить своим ушам. А в душе поднималась злость на мерзавца Меркеля. Рановато он медведя разделывать стал! Медведь еще в лесу бегает.
От злости прибавилось сил. Она обернулась к старому Хиберту и сказала:
– Отцовский замок он не продаст. Я вернулась, и все будет по-старому.
– Да, мадхен, – без особой уверенности повторил Хиберт.
Попытался было подхватить ее кофр, но она не дала.
– Оставь, я сама. Расскажи лучше, мой опекун сильно разорил замок?
И пока шла сначала до привратницкой, а потом до своей комнаты, узнала, что Меркель вывез все столовое серебро, посуду, мебель, гобелены. Даже новое постельное белье! Ничем не побрезговал. Дескать, племянница найдет себе богатого мужа на отборе, ей ничего из этого не понадобится.
– Лошадь-то хоть одну этот стервятник, мой опекун, оставил? – спросила она.
– Одну оставил, мадхен Мара. Чтобы было на чем ездить в лес.
– Хорошо, – проговорила она, оглядывая свою ободранную комнату.
Старик еще топтался, но она отправила его сразу, а сама застыла у окна.
Вот как все вышло. Жизнь сделала странную петлю и снова привела ее сюда, в родной дом. Только получилось все хуже не придумаешь. Но Мара не жалела ни о чем. Видно, так суждено.
Небо как раз расчистилось, вышла луна и осветила задний двор и садик, на который выходило ее окно. Она смотрела на залитый серебристым лунным светом розовый куст, который посадил для матери ее отец. Этот куст на месте, значит, все хорошо.