(Бес) Предел
Шрифт:
— Олеся сглаза боится, вот и молчит, — перевожу на нее взгляд, и на тебе-снова открыт рот, как блаженная, ей Богу. — Может в дом пойдем, морось начинается.
— Да, конечно, проходите.
Женщина, имя которой, к своему стыду, я даже не удосужился спросить у Олеси, открывает дверь, и пропускает нас вперед.
— Рот прикрой, — шепчу на ухо девчонке, от чего она тут же начинает злиться, хмуря лоб.
Надо отдать должное Олесиной матери, в моем представлении, не городские жители-слишком простой народ, стало быть, и вопросы задают такие, которые другие бы постеснялись задать, но нет, женщина оказалось на удивление весьма
В принципе, такой сценарий мне был только на руку, если бы я брякнул, что я Олесин работодатель, то начались бы вопросы, точнее тьма вопросов, дошло бы и до совместного проживания. А все это невозможно объяснить, ибо в принципе все это не нормально, а так все предельно ясно. За время их отсутствия я сделал то, что сделал бы каждый второй-рассмотрел каждый уголок дома. В принципе, не так ужасно, как рисовалось в моей голове, вот только снаружи дом оказался лучше, чем внутри-старая потертая мебель, убогие стены и ковры. Ковры, мать вашу, на стенах! Одно радует-запах приличный. Через полчаса мне стало откровенно скучно, смотреть было нечего, а лезть в чужие спальни как-то нехорошо. Так и стоял в гостиной, смотря в окно, пока не услышал детский плач. Вот! Вот этого я и не хотел слышать. Но хуже всего, что после того, как ребенок начал плакать, его крик тупо не прекращался ни на секунду. И тут я понял, что никакая зараза к нему не подошла. Слушать это становилось все сложнее, в конце концов, не выдержал и пошел в комнату, куда ушла Олеся и ее мать.
— У вас там вообще-то ребенок плачет, — приоткрывая дверь в комнату, произношу я.
— Мы слышим, Игорь, не волнуйтесь, это такой метод воспитания, малыш должен сам успокоиться.
— Что за бред?! Она может есть хочет или мокрая, — возмущенно произношу я.
— Я не первый раз уже мама и мне лучше знать, когда она мокрая, когда хочет есть, а когда тупо капризничает. Так, ладно, я сейчас быстро накрою на стол, а вы пока осмотритесь в комнате у Леськи, — вскакивает с кровати и пробегает около меня, обдавая запахом хозяйственного мыла, ну хорошо, что не бухла и не табака.
— Ты тоже не подойдешь к ребенку?! Он же надрывается от плача, — перевожу взгляд на Олесю.
— Если я подойду, то в очередной раз мама вставит мне люлей за нарушение режима. Когда-то она увидела этот метод воспитания, и он ей понравился. К этому надо просто привыкнуть. Ладно, сейчас мы помоем ручки и познакомимся с сестрой, — потирая руки, Олеся встает с кровати и идет на выход. Уж кто угодно, но не мы.
Через несколько минут я снова понял, что мне некуда себя деть, стоять и ждать Олесю в коридоре-глупо. Так и получилось, что приоткрыл дверь в хозяйскую спальню и обнаружил стоящую около окна Олесю, качающую ребенка. И только сейчас понял, смотря на эту картинку, что ребенок-то и не плачет, а я даже пропустил этот момент.
— Дурацкий метод выбрала твоя мать.
— По мне тоже, но с ней лучше не спорить. На удивление, этот метод сейчас становится популярным. Вообще я поняла, что с матерями спорить нельзя, они всегда все знают лучше, — показывая кавычки одной рукой, иронично произносит Олеся. — И пока не родишь своего, любая мамочка будет этим крыть. — Хочешь подержать? — неожиданно предлагает Олеся.
— Нет, — категорично выдаю я. — Новорожденных нельзя показывать чужим, не говоря уже о том, чтобы их трогать. Где твой отчим? — перевожу тему, облокачиваясь на стену.
— На работе. А я, если честно думала, что, когда приду он тут будет пить, от того, наверное, еще больше боялась заходить в дом. Не хотела разрушать ту картинку, которую мне выдала мама. А оказалось все так и есть, слава Богу. Точно не будешь держать?
— Точно.
Не знаю почему не спешу выходить из комнаты, а так и стою, прислонившись к стене и наблюдаю за Олесей. Скорее всего мне просто нравится эта картина, я бы сказал, это выглядит как-то гармонично, несмотря на юный возраст Олеси. И да, белый цвет ей к лицу. Казалось бы, ничем непримечательное белое шерстяное платье под горло, которое висит на ней балахоном, но от чего-то сейчас приятно на нее смотреть. Даже ноги, обтянутые в черные теплые колготки, не напоминают о ее некогда чрезмерной худобе.
— Что там, дырка? — так неожиданно звучит Олесин голос, что я, кажется, вздрагиваю аки дева на первом свидании.
— Какая дырка?
— Ты уставился на мои ноги, вот думаю, что там, дырка на колготках?
— В голове у тебя дырка, а на колготках катышки. Их так много, что в глазах рябит. Подарю тебе липучку на ближайший праздник.
— Буду очень благодарна за такой нужный подарок, — с улыбкой произносит девчонка, наклоняясь к кроватке. Кладет ребенка и начинает ему что-то нашептывать. — Все, пока она спит, надо ретироваться и не тревожить ее, — шепчет Олеся, направляясь ко мне медленными шажочками.
Мы снова оказались в Олесиной комнате, она как-то ловко схватила меня за руку, да так, что через какие-то мгновения я очутился сидящим на ее кровати. Сама же она села напротив меня на стул. И тут началось что-то странное-Олеся не сводит с меня глаз. Это, пожалуй, тот случай, когда фраза «прожигает взглядом» становится по-настоящему ощутима каждой клеточкой тела.
— Я хотела сказать спасибо, что пошел со мной.
— Пожалуйста.
— Может чем-нибудь займемся, пока мама готовит?
— Я уже занялся рассматриванием твоей комнаты, — безразлично произношу я, а сам понимаю, что что-то не так. Совершенно не понимаю, что со мной сейчас происходит, но что-то точно происходит.
— И как?
— Я ожидал увидеть что-то более убогое. Но в целом ничего так, правда, кое-что все же странно. В твоей комнате нет ни игрушек, ни рюшек, ни фотографий. Как будто она нежилая. Кровать, стул, стол и потрепанный шкаф.
— Я отдала все игрушки соседским детям, перед тем как уехала в город, рюшек никогда не было, а фотографии есть. Немного, но имеются. Я сейчас покажу, — я, блин, не просил! Ну что это за фигня такая?
Олеся буквально подскакивает со стула и подрывается к шкафу. Наклоняется к нижнему ящику и начинает быстро перебирать вещи, а потом резко встает, доставая большой альбом.
— Тут, конечно, все старенькое, где я мелкая совсем, но может будет интересно, — плюхается на кровать рядом со мной и с какой-то завораживающей улыбкой открывает альбом.
Тычет пальцем в фото, что-то рассказывая параллельно о нем, но слушаю я вполуха, куда более меня заботит то, что что-то во всем происходящем, кажется, по меньшей мере, странным. Ну что я здесь делаю и зачем смотрю на саму Олесю, а не на фотографии, про которые она мне упорно рассказывает?