Бес предела
Шрифт:
– Не хочу я обратно крутить, там в сарае ещё с десяток таких же серпов висит. Кстати, нет приёма, чтобы превратить эту штуковину в серп одним усилием, минуя этапы формоспектра?
– Не знаю, ДД по этому поводу ничего не говорил.
– Жаль, если такого приёма нет. – Саблин скрылся в сарае и вернулся без серпа. – Продолжим?
– После обеда, подмёрз я что-то.
– Правильно, погреться надо. Но захватывает этот процесс как наркотик, Юстя права.
Оба направились в дом.
После обеда, в начале третьего, решили прогуляться в лес. Взяли
День по-прежнему был насквозь пронизан солнцем, тишина кругом стояла такая, что звенело в ушах, и хотя мороз держался на уровне минус десяти градусов, холода не чувствовали.
В лес уходила хорошо накатанная дорога. Как пояснила Лукерья Ивановна, это была дорога в соседнее село Липовцы, где располагалась районная школа.
Поискали тропинку от дороги, уходящую в лес, нашли. По ней, очевидно, ходили в лес жители Ляховцев, за хворостом, корой или опавшими сосновыми иголками, которые все, кто имел живность, использовали в хлевах в качестве подстилки.
Нашли шишку, превратили её в чешуйчатый тетраэдр, потом в десяток других фигур, схожих чешуями и цветом, хотя чешуи при этом тоже меняли форму по закону Ф-спектра. В конце концов от шишки осталась только труха.
Маленькая, засыпанная снегом ёлочка долго не хотела изменяться, оставаясь остроносым конусом. Изменялась лишь форма её иголок – от широких лопаточек до узких и длинных игл, превращавших елку в дикобраза. Но в какой-то момент она раскорячилась ажурным многогранником, и Саблин со знанием дела констатировал:
– Вот вам и новый фрактал! Похоже, все Ф-спектры живых и растительных объектов заканчиваются фракталами. Вон сорока на клёне сидит, на нас смотрит, проверим?
– Жалко, – неуверенно проговорила Юстина.
– Чего жалко? Мы же не убивать её собираемся.
– Всё равно придётся экспериментировать на живом, – поддержал Данимира Прохор. – В этом деле нам нужен железный опыт.
– Кто начнёт?
– Я. – Прохор вытянул эргион, потом сунул его в карман, чувствуя ладонью шёлковое тепло многогранника.
Сорока, сидевшая почти на вершине потерявшего листву клёна, что-то прострекотала, переступила с ноги на ногу… и с шумом полетела вниз слитком чёрно-белой «керамики», бухнулась в снег гирей, ошалело вертя головой. Только была это уже не сорока, не птица, а странное голенастое существо, покрытое не то перьями, не то чешуёй, похожее на карикатурного микродинозавра.
– Оба-на! – озадаченно сказал Саблин.
Юстина прижала ладони к щекам.
«Динозавро-сорока» попыталась взлететь, хлопая крыльями, больше похожими на плавники, побежала от дерева к дереву, но завязла в сугробе.
– Верни ей крылья! – сказала Юстина.
– Успеем, пусть потерпит, ворюга. – Прохор «выстрелил», включая процесс формоперехода.
Странное существо подпрыгнуло, обрастая крыльями. У него стало теперь четыре крыла,
Птица зашипела, замахала крыльями, однако взлететь снова не смогла, попыталась влезть на дерево, противно заорала.
Прохор сжал зубы: сороку было жалко, но эксперимент следовало довести до финала, к тому же он надеялся, что вернёт птице её первоначальный облик.
Следующая трансформация преобразила четырёхкрылую «страусо-сороку» в мохнатую зубастую многоножку с десятком маленьких чёрных и белых крылышек.
Многоножка открыла пасть, свистнула по-соловьиному, снова попыталась взлететь, однако и на этот раз ей это не удалось. Возможно, для взлёта такому странному зверю требовался разбег, а по снегу разбежаться, даже имея небольшую массу, было трудно.
Юстина не выдержала.
– Крути назад!
Прохор понял, что эксперименты с живыми существами чреваты последствиями. Что же будет с людьми? – подумал он. В каких существ станут они превращаться, случись нужда в переформировании? ДД почему-то не сказал об этом ни слова. Сам не знал?
Шаг назад по Ф-оси (Прохор уже не напрягался, меняя вектор алгоритма формоперехода, привык) вернул зубастой, крылатой многоножке форму четырёхкрылой птицы.
Кудахча, как курица, она завязла в сугробе, и последующая трансформация вернула ей первоначальную фигуру сороки.
Разволновавшаяся птица заскакала по сугробам, взлетела наконец и, натыкаясь на деревья, стрекоча, метнулась прочь, подальше от страшного места.
Саблин захохотал. Улыбнулась и Юстина.
– Слава богу, бедная, отмаялась. От таких стрессов она птенцов заводить не сможет.
– Придёт в себя и забудет, – махнул рукой Саблин. – Что скажете? Опыт можно признать удачным или как?
– Чтобы так мучить живность, надо быть садистами, – заметила погрустневшая Юстина. – Давайте лучше на чём-нибудь неживом тренироваться.
Прохор хотел возразить, но встретил её взгляд и передумал. Вытащил лампочку.
– Кто первый?
Саблин отобрал у него лампочку, установил на вершине сугроба, наставил на неё палец.
– Бац!
Лампочка превратилась в дымный шарик… и рассыпалась стеклянно-металлической пылью.
Прохор не выдержал, засмеялся, глядя на уморительно-удивлённую физиономию друга, но в это время в ухе клацнул вызов мобильного. Он поднял руку, призывая спутников помолчать.
– Слушаю.
– Прохор Кириллович? – раздался в ухе гортанный мужской голос.
– Он. – Прохор хотел спросить: кто звонит? – но айком выдал цифры номера, и он вспомнил, кому принадлежит голос. – Таглиб?
Саблин замер, услышав имя, подошёл ближе.
– Прохор Кириллович, у нас дурные вести, – продолжал приятель Дмитрия Дмитриевича по-английски. – Дмитрий просил передать, что Прохор-третий попал в психиатрическую лечебницу в своём превалитете. Причина неизвестна. Но это ещё не всё. – Араб помолчал. – Вашего восьмого «родственника» сбила машина.