Бесценные алмазы
Шрифт:
красные сапожки обули, надели рубахи,
безрукавки, плащи и папахи. Вышли в путь
нарядные, статные и ладные. Гурьбой по дороге
идут и звонкие песни поют.
Шли комарики, шли и до дерева дошли.
И надумали они отдохнуть в густой тени.
Скинули папахи, безрукавки и рубахи, кушаки
развязали, сапожки и брюки сняли, потом улеглись,
постелив на травке плащи и безрукавки.
Лежали, лежали, отдохнули и встали. Начали
снова в путь собираться, начали снова они
одеваться. Белые брючки комары натянули,
красные сапожки обули, надели рубахи, без-
рукавки, плащи и папахи. Вышли в путь они
нарядные, статные и ладные. Гурьбой по дороге
идут и звонкие песни поют.
Шли комарики, шли, до второго дерева дошли,
и снова решили они отдохнуть в густой тени.
Скинули папахи, плащи, безрукавки, рубахи,
кушаки развязали, сапожки и брюки сняли. Потом
разлеглись, постелив на травке плащи и безрукавки.
Лежали, лежали, отдохнули и встали. Начали
снова в путь собираться, начали снова они
наряжаться. Белые брючки комары натянули,
красные сапожки обули, надели рубахи, без-
рукавки, плащи и папахи. Вышли в путь они
нарядные, статные и ладные. Гурьбой по дороге
идут и звонкие песни поют.
Шли комарики, шли, до третьего дерева дошли,
и снова решили они отдохнуть в густой тени...
А поскольку очень длинна та дорога и деревьев
у обочин растёт очень много. То, быть может,
до сей поры в город на рынок идут комары.
Георгий Караславов
Самовлюблённая сосенка
К огда крохотная сосенка пробилась сквозь
рыхлую землю и впервые увидела ясное небо,
её нежные веточки радостно распрямились.
— Ах! Как здесь прекрасно! — прошептала она.
Но тут же вздрогнула. Поблизости раздался
глухой шум. Сосенка ещё больше растопырила
свои иголочки и широко раскрыла зелёные глазки.
— Ой! Что это? — испуганно спросила она.
— Лес! — ответило высокое стройное дерево.
— А ты кто такой?
— Я — бук. А вокруг шумит столетний буковый
лес. Дальше растут орешник, пихты и такие
как ты сосны.
— Значит, я сосна? — удивлённо спросило
маленькое растение.
— Сосна.
— А почему же я росту не там, где другие
сосны?
— Так уж случилось. Сосны растут выше.
— Сосны — деревья гордые, — вставила
молодая белокорая берёза.
„Значит, и я должна быть гордой",
— сказала про себя сосенка и заважничала.
Потянулись погожие, светлые, беззаботные
дни. Ласково пригревало солнце, и лес
погружался в дрёму, слушая звонкое пенье птиц.
Тут и там по растрескавшимся толстокорым
стволам прыгали дятлы, они постукивали клювами,
словно мастера-столяры. С лёгким шелестом
пролетали кукушки, высматривая чужие гнёзда.
На самых вершинах легко перепрыгивали
с ветки на ветку проворные белки. По траве
ползали муравьи, букашки, гусеницы. А ночью всё
живое пряталось в укромные местечки и
засыпало. Поднимался ветерок, и лес затягивал
свою многоголосую колыбельную песню.
Сосенка росла. Но росла отчуждённо,
не прислушиваясь ни к песням птиц, ни к шуму
столетних деревьев. „Я гордое дерево",
— думала она и презрительно посматривала
по сторонам. Ей было нестерпимо видеть, что
другие деревья такие высокие и перед их
вершинами открываются далекие неведомые
горизонты. И сосенка стала смотреть только вверх,
чтобы вырасти как можно выше.
— Это опасно, малютка! — сказал ей однажды
старый бук.
— Не твоё дело, — раздражённо ответила
сосенка.
— Я уже стар, выслушай меня, — продолжал
бук, не обращая внимания на её тон. — Ты
растёшь в стороне от леса, и, если поднимется
буря, никто из нас не сможет тебе помочь.
— А я и не нуждаюсь в вашей помощи,
— отрезала сосенка и ещё больше стала
тянуться вверх.
Старый бук с сожалением покачал суковатыми
ветвями и сказал:
— Поживём — увидим.
Проходили дни и ночи. Сосенка росла,
тянулась вверх, стараясь обогнать столетние буки,
старые берёзы, ветвистые дубы. „Мы, сосны,
растём выше всех", —повторяла она и торопи-
лась обогнать другие деревья.
— Ох, она такая тоненькая, хрупкая,
не выдержит, — печально качал ветвями старый
бук, не смея ничего сказать — сосенка была
слишком самолюбива.
Иногда, когда небо хмурилось, а в ущельях
ревела буря, сосенка в страхе гнулась,
но буковый лес всё ещё защищал её.
„Погоди, погоди!" — шелестел старый бук.
На третий год сосенка переросла всех,
но ствол её был тонкий и хрупкий. Она знай
оглядывала себя и приговаривала:
— Какая я стройная! Лучше всех!
— Погоди, погоди! — повторял старый бук.
И его предостережения оказались не