БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН
Шрифт:
С жалобным звоном продырявленные стекла опадали на паркет и хрустели под ногами. Восемь раз рабочие имперского металлургического завода штурмовали первую линию баррикад, восемь раз, свирепо ощетиниваясь штыками, наполеоновские гвардейцы отбивали приступ и восемь раз тащили раненых по скользкой от крови и грязи лестнице и складывали в задних комнатах.
Но пули с аккуратностью штабных чиновников отправляли в бессрочный отпуск старых вояк; пополнение не прибывало, и на десятый раз, раздавленная, пала первая линия баррикад.
– Неприятель занял все баррикады…
– Бежать?… Зачем?…
Даву взял тяжелый пистолет. По привычке попробовал, хорошо ли работает курок, потом застегнул на все пуговицы блестящий маршальский мундир…
Пора! Император ждет.
И в едком дыму, наполнившем задрожавшую комнату, замешкавшаяся на мгновение жизнь успела услышать, как внизу кричали:
– Да здравствует республика!..
19
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза.
Мы прошли с нашим героем сквозь все главы «Бесцеремонного Романа».
Невидимые, мы были с ним все время – начиная с Ватерлооской битвы, когда удивились полдюжины бравых наполеоновских канониров, когда удивился Наполеон, когда удивилась Франция, когда удивился читатель, и кончая событиями того патетического дня, когда замешкавшаяся на мгновение жизнь маршала Даву услыхала:
– Да здравствует республика!
Мы были с нашим героем все время, мы были невидимы, но это мы послали Романа Владычина на выручку Наполеону – и битва при Ватерлоо была выиграна; это мы помогли Роману Владычину с анекдотичной меткостью пристрелить старую лисицу – Фуше; это мы посоветовали Роману Владычину взять в секретари – не кого-нибудь! – самого Эрнеста Амадея Гофмана; мы выбирали Роману Владычину друзей и возлюбленных и при этом обнаружили недурной вкус; мы толкали нашего героя на всяческие опасности: это мы погнали его на мелодраматический ужин с Аракчеевым; это мы нацепили на Романа Владычина фальшивую бороду, и таким образом ему пришлось быть одновременно и князем Ватерлоо, и заговорщиком Владом; мы попросили нашего героя честно расплатиться за наши «плагиаты» – и он поставил памятник Уэллсу и Твену; мы дошли в своей фантазии до полного абсурда – и заставили нашего героя крестить собственного дедушку.
Мы прошли с нашим героем сквозь все главы «Бесцеремонного Романа».
Нас было четверо, мы были дружны и согласны, мы действовали сообща.
Но, когда была написана глава восемнадцатая четвертой части «Бесцеремонного Романа», трое (авторы) заспорили о четвертом (герое).
– Умер герой или не умер? Кончен роман или не кончен? И если не кончен, то что делать с героем?
Первый из авторов предлагал считать героя умершим, а роман – оконченным.
Схема. Герой эффектно умирает на фоне победоносного шествия революции. Самоубийство Даву символизирует крушение старого строя. Мрачную симфонию последних
Схема. Романа ведут на расстрел. Роковая развязка близка. Команда офицера «пли!», но… гвардейцы отказываются стрелять, закалывают офицера и переходят на сторону восставших. Роман остается жив, и его дальнейшая деятельность всецело направлена на пользу человечества. Он умирает в глубокой старости, окруженный друзьями, в тихой идиллической обстановке. Третий автор согласился со вторым в том, что герой жив и роман не кончен, но еще больше запутал вопрос, предложив третий вариант конца.
Схема. Романа ведут на расстрел. Роковая развязка близка. Команда офицера «пли!» – но… Роман спасается с помощью своего «аппарата времени». Возвратившись в нашу эпоху, Роман отыскивает нас, авторов, и рассказывает нам содержание «Бесцеремонного Романа».
Спорили долго, мучительно. Каждый категорически настаивал на своем и язвительно улыбался, слушая других. О компромиссе не могло быть и речи. Работа остановилась, и окончание романа грозило затянуться на неопределенное время.
Прошло два месяца. Вопрос не сдвинулся с мертвой точки. Наоборот – за это время вынужденного отдыха каждый автор еще сильнее уверовал в преимущества своего варианта.
Наш «долгий труд» покрывался метафорической пылью, эпическая муза окончательно отвернулась от нас.
И случилось так, что совершенно посторонний человек, управляющий пансионом «Золотой Лев» в Брюсселе Леон Дебу, написал вместо нас, авторов, заключительную главу «Бесцеремонного Романа»:
«Милостивый государь!
21 октября прошлого года в пансион «Золотой Лев» приехал инженер, господин Владычин. Им, с разрешения владельца пансиона, был приспособлен под лабораторию находившийся во дворе каретный сарай, куда с большой осторожностью были перенесены части какой-то машины, доставленные багажом.
Господин Владычин работал на одном из брюссельских заводов. Все вечера он проводил в своей лаборатории. Один или два раза господин Владычин посетил Ватерлоо.
15 февраля с. г. господин Владычин, по обыкновению, в восемь часов вечера заперся в лаборатории; в десять часов лакей принес туда ужин; около двенадцати ночи раздался оглушительный взрыв, затем последовали еще несколько, но уже более слабых. Только через час пожарным удалось из-под развалин извлечь обуглившийся труп.
Так как среди бумаг покойного оказался единственный ваш адрес, то я счел своим долгом обратиться к вам с просьбой известить родных господина Владычина о происшедшем.
Примите уверения в совершенном почтении.
Управляющий пансионом «Золотой Лев»
Леон Дебу.
Брюссель
22 февраля 1924 г.»
Свердловск – Ленинград
1926