Бесенок

Ланцов Михаил Алексеевич

— Смешно. Хорошая шутка.

— Я не шучу. Я знал Алексея. И ты — не он.

— Имеешь в виду, что меня подменили? Занятно. А помнишь пару лет назад ты обнаружил дохлую мышь у себя в кармане? — обновленный царевич имел всю полноту памяти своего предшественника, поэтому помнил все его многочисленные проказы. — Ту, с раздавленной головой без правого глаза и со сломанным хвостом. Думаю, помнишь. Не думаю, что тебе их часто подкидывают.

— Допустим. — прищурился Ромодановский.

— То есть, вариант с подменой отметаем?

Ты ведь видел меня, когда я шалил.

Федор Юрьевич промолчал.

— Впрочем, вариант с подменой не объяснял то, отчего ребенок рассуждает как взрослый. Ведь так?

— Так.

— Твои предположения? Молчишь? Ну давай начнем с того, о чем Милославские слух распускают. С одержимости.

— Откуда ты знаешь, что это Милославские?

— А кому это выгодно? Нарышкиным? Даже не смешно. Лопухиным? Мама в опале у отца. Поговаривают, что он отправит ее в монастырь. Отчего пустых надежд не питают относительно моего будущего. И охотно цепляются за обещания…

— Откуда ты это все знаешь? — перебил его Ромодановский, продолжая давить взглядом, но не добиваясь при этом привычного результата.

— Я люблю слушать, что говорят простые люди. Да ты и сам знаешь, как это делается.

— И что же они говорят?

— Что Лопухины разочаровались в своих надеждах. Чем Милославские и пользуются. Ты удивлен? Зря. Лопухины лопухи, но не дураки. И вариант с регентством Софьи надо мной их вполне устраивает, если им дадут хорошие места для кормления. Но для этого я должен быть послушным и не образованным. И, по возможности, очень религиозным, чтобы не мешал. Как Федор Иоаннович^[9]. Или ты думаешь, отчего они маме голову морочили всем этим вздором? Пост меня заставили соблюдать раньше обычая^[10]. Духовными книгами обложили. Думаешь просто так?

— И ты скажешь, что не одержим?

— Одержимым является тот человек, в котором поселяется какая-то нечистая сила. Отчего войти в церковь и тем более принять причастие он не может обычным образом. Как минимум выкручивать станет. Так?

— Так…

— А ты сам видел, как я принимал причастие. И дальнейшие разговоры про одержимость возможны, только если допустить, что наша православная церковь утратила благословение небес. То есть, нечисть в ней чувствует себя спокойно. Но сие есть ересь. Верно?

— Верно. Но не исключает продажа души дьяволу.

— Отлично. Я знал, что ты спросишь, поэтому поспрашивал о том, что это такое. Для начала — сама сделка. Для ее совершения нужно провести ритуал и переговоры с демоном. Как я мог это сделать, если нахожусь все время на виду? Я только нужду справляю уединившись. Но вызывать демона в таких условиях… Думаешь, дьявол или хотя бы черт явится ко мне на горшок? Он чай не нянька для вытирания жопки. Да и глупо это. Нечисть там или нет, а уважение какое-то к гостям иметь нужно.

— Резонно. — усмехнулся

Ромодановский, видимо что-то себе вообразив.

— Далее. Я изменился в храме. Если допустить, что имела место сделка с демоном, то он никак не мог изменить меня в храме. А если это допустить, то мы вновь возвращаемся к вопросу святости церкви. Ведь так?

— Ты мог притворяться.

— Ты сам меня поддержал тогда под руку. Я притворялся? И если бы такова была реакция продавшего душу, то я бы каждое посещение церкви падал в обморок.

Ромодановский промолчал.

— Ну и четвертое — метка. На мне должна быть метка. По поверью она есть на каждом человеке, что заключил сделку с демоном. Осматривать будешь? Мне раздеться?

— Ладно. Звучит все это резонно. Но не дает объяснения произошедшему. Ты изменился. Сильно. И я хочу знать — что с тобой там произошло.

— Я и сам этого не знаю.

— Хорошо. Как это все выглядело?

— Мне показалось, что внезапно все залил яркий свет. И я сам словно куда-то полетел. А потом — очнулся, ощутив себя обмякшим у вас на руках. Уже обновленный.

— Яркий свет говоришь…

— Да. Но, боюсь, это выяснять все пустое. Вряд ли нам тут даже священники многоопытные помогут. Давай с другой стороны на этот вопрос посмотрим.

— Это с какой же?

— Я сделал что-то, что шло во вред моему отцу или державе? Может быть церковь как-то обижаю? В моих поступках есть хоть что-то, что можно было бы мне предъявить как дурное?

— Ты назвал мать безмозглой курицей.

— Разве что. Но у меня безумно болела голова и я не мог слушать ее кудахтанье. Мне казалось, что еще немного и я умру прямо там.

— Кроме того, ты потребовал показать тебе прелюбодеяние. — улыбнувшись, сказал Ромодановский.

— И дать возможность его пощупать, — добавил Алексей невозмутимо. — Но разве это что-то дурное? Сие есть процесс познания.

— Ты ведь знал, что это такое.

— Только понаслышке. А в таких делах с грехом нужно знакомится на ощупь. Да и остановить эту пустую перепалку баб нужно было как-то. Смущение для того отменный выбор.

Федор Юрьевич покивал, улыбаясь. Его эта выходка тогда изрядно позабавила. Да ее, пожалуй, вся Москва смаковала. После чего немного подумал, опять же глядя царевичу прямо в глаза и спросил:

— Ты сам-то что думаешь с тобой произошло? Может мысли есть?

— Я думаю, что я просто повзрослел, — пожав плечами ответил царевич. — Умом, но не телом.

— И все?

— Как будто меня это самого радует? — раздраженно фыркнул Алексей. — Это ведь выходит наказание за мои старые проказы. Меня взяли и детства лишили. Ты понимаешь? Раз и все. Обидно…

Дальнейший разговор довольно быстро сошел на нет. Все что желал Федор Юрьевич выяснил. Точнее понял, что ничего тут не ясно и дело темное. И тут с нахрапа ничего не порешать.