Бесенок
Шрифт:
Она металась по помещению и причитала, даже толком и не глядя на сына. Погруженная в свои мысли. Изредка обращалась к нему, но тоже — больше риторически. Видимо таким образом она хотела мальчика усовестить.
— Может хватит? — максимально громко произнес Алексей, когда у него от этого жужжания и без того болящая голова стала едва ли не раскалываться. И ему просто физически стало больно ее слушать.
Царица замерла.
Сын никогда так ей не говорил.
— Ты в себе ли мама? — спросил царевич, раздраженно глядя ей в глаза. Без малейшего смущения. — Родному сыну стало плохо.
Она от удивления даже попыталась протереть глаза, подумав, что перед ней наваждение какое-то. Поморгала. Но нет. Сын продолжал стоять напротив и распрямив плечи смотреть нагло, не отводя взора. И не моргая.
Для царицы такое поведение сына оказалось чем-то шокирующим. Настолько, что, попытавшись что-то ответить, она не смогла подобрать слов. Просто ртом как рыба шевелила — открывая и закрывая. Молча. Или с какими-то нечленораздельными звуками.
— Что с тобой мама? Совесть душит?
— Ты… ты…
— Мама, мне сейчас все еще плохо. Голова болит. Пожалуйста, перестань морочить голову. И дай мне возможность немного передохнуть.
— Как ты с матерью разговариваешь?! — наконец нашлась Евдокия Федоровна.
— Сообразно поступкам.
— Яйца курицу не учат!
— Ну если ты считаешь себя курицей. — пожал плечами Алексей. — Хотя не советую. Ведь всем известно, курица — это самая глупая птица. Настолько, что, если ей голову отрубить, она долго бегает без нее. Злые языки даже поговаривают, что, если ей рану перевязать и кормить по тростинке, вполне сможет без мозгов дальше жить. Их там все равно было не богато.
Мать отвечать не стала.
Покраснела лицом. Потом побледнела. Пятнами. Снова покраснела. И раздраженно вылетела из помещения, хлопнув дверью.
— Баба с возу, кобыла в курсе. — безразлично произнес Алексей и отправился к ближайшему месту, где смог бы занять горизонтальное положение.
В ногах правды, как известно, нет. В спине и заднице ее тоже не хранится. Но сейчас он считал, что, если сесть, а лучше лечь, ноги хотя бы гудеть не будут. Что уже если не правда, то приятный бонус к ее поиску. Да и голова, если ей не двигать, болела меньше.
Слушать продолжительные нотации или еще как-то морочить себе голову Алексей сейчас не хотел. Это было не его тело, не его имя, не его жизнь и даже черт побери не его эпоха. И требовалось уложить в голове многое. Слишком многое…
Скрипнула дверь.
Вошел его духовник Яков Игнатьев.
— Мама прислала? — равнодушно спросил царевич.
— Мама, — честно признался тот. — Зачем ты с ней так?
— Мне плохо. Голова раскалывается. А она мне ее морочить вздумала. Мне сейчас даже слушать и говорить тяжело. Но ей плевать. Трандычит и трандычит. И что примечательно — ни слова о том, как я там… почему… отчего… вот я и вспылил.
— Но она мама.
— Иной раз она о том забывает.
— Ну что ты такое говоришь? Она всегда о тебе думает. Молится. Переживает.
— Только я о том узнаю лишь от тебя. — покачал головой Алексей.
Немного помолчали.
Духовник тоже был явно шокирован нетипичной речью царевича. Еще утром он говорил совсем иначе. И вел себя по-другому.
— А с самочувствием что? — наконец нашелся он. — Ты не жаловался же намедни.
— Слабость. Уже который день. И головная боль. Голова прям трещит, словно вот-вот лопнет. Вот в храме и сомлел. Да и сейчас тяжко. А что не жаловался, так зачем? Чай не девица. Но тут прям уже мочи терпеть нет…
Чуть погодя духовник вышел к ждущим его царице с хмурыми, богато одетыми людьми.
— Нездоровится ему.
— Он… такой странный. — будто бы не слыша его, произнесла Евдокия Федоровна.
— Я его умыл святой водой. Дал к кресту приложиться. Отче наш вместе прочли. Но дальше он уже заснул.
— Заснул?
— Говорю же — нездоровиться ему. Слабость. Голова болит. Он все эти дни терпел, а тут не сдюжил. Вообще странно, что он сам достоял службу. Лекаря бы ему. Но попозже. Пущай поспит.
— А от чего так? Неужто захворал? — обеспокоилась Евдокия Федоровна. Только сейчас, после того как ей несколько раз сказали, она услышала, но и осознала эти слова. Оттого и занервничала.
Разговорились.
Первичное раздражение царицы прошло. В ее сознание проникло понимание — сыну плохо. Действительно плохо. А в эти годы с дурным самочувствием не шутили. Тем более не в ее положении. Как-никак мать наследника престола. И если его не станет, то и она точно потеряет если не все, то много, учитывая свои отношения с мужем…
Послали за лекарем.
Алексей тем временем думал, имитируя сон и пользуясь выигранным временем, дабы осознать произошедшее и выработать стратегию поведения. А то, судя по всему, он что-то стал увлекаться…
Первая мысль, после того, как все ушли и наступила тишина, стала:
— Как? Как черт возьми это возможно?
Взрывчатки в доме должно было хватить с большим запасом для надежного уничтожения всех живых. Чтобы быстро. Чтобы наверняка.
Он не мог выжить.
Вообще.
Никак.
Тогда что это?
Как все это понимать?
Научно-технического объяснения не получалось придумать.
Взрыв был такой, что его мозг не смог бы сохранить целостность. А значит какие-либо манипуляции с ним можно предпринять, только отскоблив его от обломков дома. Что разом перечеркивало всякие версии, связанные с этим направлением.
Предварительное копирование сознание тоже исключалось, так как он помнил все до самого конца. С чрезвычайной натяжкой можно было бы предположить наличие в его доме оборудования для бесконтактного взаимодействия. Но это также было не реальным. С одной стороны, ничего подобного смонтировать у него на даче никто бы не смог. Скрытно. Из-за перекрестной системы контроля. С другой стороны, еще два-три дня назад ничего не было решено. У него имелось несколько точек для встречи. И то, что все именно на даче будет происходить не знал никто. С третьей стороны, а как? По роду деятельности он пусть и косвенно, но отслеживал всякие перспективные разработки. И ни о чем даже приближенном не слышал.