Бесконечная страна

Больше всего на свете Санька не любил Пушкина и католическое Рождество. Ещё суп-рассольник, но это не считается, потому что еда.

То есть, Рождество по григорианскому календарю, конечно же, так как все образованные люди знают, что называть двадцать пятое декабря «католическим Рождеством» – неправильно. Хотя бы потому, что в этот день празднуют Рождество Христово не только католики и лютеране, но даже и православные японцы. Не считая кучи других христианских Церквей. Не то чтобы Санька так уж стремился разбираться в календарных вопросах, но жизнь заставила. Поэтому

А потом нашёл сотню-другую килобайт дополнительной информации и тоже прочёл.

И с тех пор, когда кто-нибудь из новых знакомых взрослых (старые давно были научены) заводил речь о «католическом Рождестве», Санька вежливо, нудно и подробно принимался втолковывать, почему называть так двадцать пятое декабря, по меньшей мере, неграмотно. Обычно действовало безотказно.

Пушкина Санька не любил, можно сказать, по той же самой причине. Из-за его повести «Капитанская дочка». Точнее, из-за главного героя этой повести по имени Пётр Андреевич Гринёв. Потому что полное имя Саньки, записанное в свидетельство о рождении, было Александр, отца его звали Андреем, а фамилия их была Гринёвы.

Папа Андрей Гринёв, мама Ольга Гринёва. И он, Санька, Александр Гринёв. Александр Андреевич.

И те же самые взрослые (в отличие от детей, все взрослые одинаковы за редчайшим исключением, в этом Санька был абсолютно убеждён), узнав его отчество и фамилию, просто-таки считали своим долгом упомянуть Пушкина, «Капитанскую дочку» и Петра Андреевича Гринёва. Как бы намекая. То ли на свою образованность, то ли еще на что-то, понятное только им – Санька не знал. Часто – и это было почему-то особенно противно – упоминался также и тот факт, что Санька и Пушкин были тёзками. Но тут уже обычно вступалась мама, которая тоже не любила столь бестолковых (мама называла их «пошлыми») сравнений, и незадачливый взрослый (чаще всего это были мужчины) быстро шёл на попятный. Сначала в переносном, а затем и в прямом смысле слова.

Тут нужно кое-что пояснить.

Настоящая большая беда была в том, что Санькин папа год и семь месяцев назад погиб. Он работал инженером-строителем, часто ездил в командировки, в том числе и за границу. Вот там, за границей, в далёкой жаркой восточной стране, на строительстве атомной электростанции Санькин папа и погиб. Нечастный случай. Но от этого ни Саньке, ни его маме было ничуть не легче. Более того, Санька пребывал в абсолютной уверенности, что, останься папа жив, мама бы не заболела. Уж очень она переживала эту смерть. А когда человек сильно переживает, его организм ослабляется и становится подвержен всяким болезням. Где-то Санька читал об этом, и по логике выходило, что так и есть.

Санька тоже переживал. Но его организм совсем молодой, здоровый и, наверное, лучше умеет сопротивляться разным невзгодам. К тому же, Санька мужчина. Ладно, будущий мужчина, но всё-таки.

А когда мама была еще здорова, сразу после смерти папы и позже, до того, как ей пришлось надолго лечь в больницу, вокруг неё беспрерывно кружили взрослые дяди. И почти все стремились познакомиться с Санькой и произвести на него хорошее впечатление.

Санька отлично понимал этот интерес. Его мама была очень красивая, веселая, умная и готовила борщ, окрошку, гуляш и даже манную кашу так, что ложку можно проглотить. Плюс большая четырёхкомнатная квартира, шикарная дача и совсем новая дорогая машина, которую папа купил незадолго до смерти.

Кто же в здравом уме откажется от возможности взять такую маму в жёны? Вот и не отказывались.

Отказывала мама.

Как только старый или новый знакомый мужского пола начинал проявлять к маме настойчивый матримониальный (это слово, означающее «имеющий отношение к супружеству, браку» Санька выучил примерно с четвёртого раза) интерес, она сразу это чувствовала и давала очередному соискателю от ворот поворот.

– Но ведь тебе, наверное, нужен муж? – спросил как-то Санька, скрепя сердце. Спросил, потому что не мог не спросить.

– У меня уже был муж, – ответила мама. – Твой папа. И другого не нужно. К тому же у меня есть ты.

После чего обняла Саньку и долго не отпускала.

Так что с Пушкиным и «католическим Рождеством» у Саньки были весьма напряжённые отношения. Хотя сказку «Руслан и Людмила» он любил.

И ещё стихотворение «Гусар».

Сказку, когда Санька был маленький и не очень умел читать самостоятельно, ему читал прадедушка – дедушка мамы. Санька тогда гостил у него, бабушки и дедушки, и прадедушка с радостью взял на себя основную заботу по общению с правнуком. А куда деваться, если его дочь и зять (Санькины бабушка и дедушка) были заняты с утра до вечера на работе и по дому?

Прадедушку звали Алексей Иванович. Санька по нему скучал, и бабушка Аня, которая сейчас приехала и жила вместе с Санькой, обещала, что они обязательно поедут его навестить.

– Скоро? – спрашивал Санька?

– Скоро, внучек, скоро, – отвечала бабушка. – Когда мама выздоровеет, и всё это закончится.

И отводила глаза.

А стихотворение «Гусар» Санька прочитал сам. Взял с книжной полки том Пушкина, нашёл и прочитал. После того, как узнал от мамы, что это стихотворение очень любил папа. Стихотворение ему понравилось (особенно место про кота и склянку с зельем). Но дальше читать Пушкина Санька не стал. Не захотел. Возможно, потому, что как раз примерно в это время очередной мамин ухажёр упомянул ни к месту «Капитанскую дочку» вместе с её главным героем. А потом уже стало не до Пушкина – маму положили в больницу.

На часах было девять часов и десять минут утра, когда Санька вышел из дома. В городе царил август. Кое-где в пыльной зелени клёнов и лип мелькали едва заметные желтые пятна, но до осени было ещё далеко – целых двадцать нескончаемых дней.

Кто не любит лето? Любил и Санька. За свободу, тепло, солнце, море, речку и грибной лес. За футбол и рыбалку. За время, которого всегда много, и его можно тратить, как и на что хочешь.

Нет, другие времена года Санька тоже любил и каждое по-своему, но лету не было конкурентов.

И только это лето любить было совершенно не за что.

Из двора Санькиного дома вело три выхода-входа. Один – прямо, к школе. Второй – направо, в конец дома и затем на улицу под названием Офицерский проезд. И третий, в виде арки, – на улицу Краснозвёздную. Там располагалась остановка трамвая № 11, который подвозил к самой больнице, и куда Саньке и было надо. Поэтому он пошёл налево. Пересёк двор с неподвижными качелями и пустой в этот утренний час песочницей, нырнул под арку. И тут же увидел картину: прижатый к стене мальчишка-очкарик из второго подъезда, недавно семья переехала, в начале лета, и нависшая над ним местная гопота по кличке Три D – Димон, четырнадцать лет, главарь, Давид и Джамиль. Все старше Саньки почти на год. Очкарику же лет десять-одиннадцать, не больше.