Бесконечная страна
Шрифт:
Парень рядом оторвался от игрушки и недоумённо завертел головой.
– С кем это ты разговариваешь? – спросил он.
– Что? – не понял Санька.
– Я спрашиваю, кому ты предложил садиться? Никого же нет.
– Остановка «Больница номер пять!» – прозвучало в динамиках, и трамвай плавно затормозил.
– Ох, чуть не проехал…
Парень развернулся боком. Санька выскочил в проход и оттуда, через ближайшие двери, – на тротуар. Двери закрылись, трамвай тронулся.
Санька огляделся.
Красно-чёрно-жёлто-белой незнакомки видно не было.
Странно, куда она делась? Допустим, сошла
Впрочем, мысли о сверхшустрой пожилой женщине со странным прозрачным взглядом, быстро вытеснили другие – привычные и невесёлые.
Санька перешёл дорогу на зелёный свет и через открытые ворота направился к главному входу в больницу. Палата, где лежала мама, находилась на третьем этаже. Лестница, коридор, ещё один коридор. Двери, двери, двери. Закрытые и открытые. На закрытых – таблички с надписями: Ординаторская, Процедурная, Хозблок, Главврач. За открытыми, ведущими в палаты, видны кровати. Одни пустые, на других лежат больные в халатах. И – запах, который ни с чем не спутаешь. Лекарств, дезинфекции, болезни, отчаяния и надежды.
Вот и пост дежурной медсестры напротив реанимационной палаты.
Раньше ему всякий раз приходилось просить разрешения, чтобы сюда войти, но теперь, после разговора бабушки с главврачом отделения, он ходит к маме свободно.
Утром, потому что все важные дела нужно делать с утра. Так его всегда учил папа. И мама с папой была согласна. Когда Санька был маленьким, он очень не любил рано ложиться и рано вставать (особенно зимой в школу, когда за окном ещё темно). Но сейчас он вырос, через четыре месяца ему исполняется тринадцать, и в семье он остался единственным мужчиной. В их с мамой семье, понятно. Потому что бабушка с дедушкой и прадедушка – это хоть и близкая, ближе некуда, родня, но семья уже другая. Просто по факту.
Поэтому маму навещать – с самого утра. Ибо важнее дела у него сейчас нет и быть не может.
Медсестра, заслышав его шаги, подняла голову.
Маша, узнал Санька. Все правильно. Если вчера была Катя, то сегодня Маша, она Катю в девять утра сменила.
Он уже знал наизусть их график дежурств, не говоря уже об именах.
– Доброе утро, Маша, – поздоровался он.
– Доброе утро, – улыбнулась Маша. Улыбка у неё была хорошая, светлая, от неё на Машиных щеках появлялись две маленькие круглые аккуратные ямочки. Катя Саньке тоже нравилась, но улыбалась она редко и скупо, так что Санька даже прозвал её про себя Царевной Несмеяной.
– Можно войти?
Он всегда спрашивал разрешения, хотя знал, что ему можно.
– Конечно.
– Всё, как всегда? Изменений нет?
И эти вопросы он задавал всегда. Хотя знал, – случись изменения, ему бы уже сказали. Если не врачи и медсёстры, то бабушка.
Маша покачала головой. Улыбка её погасла.
Санька неслышно вздохнул, отворил двери и вошёл в палату.
Мама лежала на кровати, подключённая к разнообразной медицинской аппаратуре. Её глаза были закрыты, и казалось, что она спит. Но Санька знал, что это был не сон, а кома. Слишком хорошо знал. Также он знал, что шансов на выход мамы из комы мало.
Врачи, конечно, ничего такого не говорили. Наоборот. С нарочито уверенными улыбками на лицах и бодрыми голосами они рассказывали, что всё будет хорошо, и надежды терять ни в коем случае не следует. Сами не замечая, что выражения «всё будет хорошо» и «не будем терять надежды» не слишком сочетаются друг с другом.
Поэтому Санька прошерстил весь интернет в поисках этой самой надежды. Включая профессиональные медицинские сайты и форумы. В том числе и англоязычные. Это была тяжёлая работа, от обилия непонятных латинских терминов иногда начинала болеть и отказывалась соображать голова, но он упорно продирался вперёд.
Результат его не утешил.
Когда пришло известие о гибели папы, Санька молился, чтобы случилось чудо, ошибка, и папа на самом деле оказался жив. Не случилось. Так с какой стати, ему надеяться на чудо сейчас?
Он подошёл к кровати и сел на стул рядом. Дотронулся до маминой руки, лежащей поверх одеяла. Рука была тёплой, гладкой, живой. Санька подумал, что отдал бы всё на свете, чтобы эта рука сейчас поднялась и погладила его по голове. И чтобы мама открыла глаза и улыбнулась. И сказала бы: «Доброе утро, сынок. Ты уже встал? Сейчас будем завтракать».
Санька зажмурил глаза.
Всё-всё на свете. И сделал бы, что угодно.
Открыл глаза, посмотрел. Ничего не изменилось. Всё так же попискивала и моргала разноцветными светодиодами медицинская аппаратура. Всё так же неподвижно, с закрытыми глазами, лежала мама. Она сильно осунулась и побледнела, тёмно-синие, почти чёрные, глубокие тени под её глазами очень не нравились Саньке (каждый раз он всматривался в них, надеясь, что они хотя бы чуть-чуть рассосались, побледнели, и каждый раз был вынужден признаться самому себе, что ничего такого не произошло).
Подступили слёзы. Санька знал, – если тихонько поплакать, станет легче. Никто его не увидит. Даже мама. Но – нет, нельзя. Мужчины не плачут, мужчины действуют. Так всегда говорил папа.
Но что он, Санька, может сделать? Ничего, если не мечтать, а быть честным с самим собой. Ни-че-го. Он не волшебник и не гениальный ученый, который прямо вот сейчас может взять и создать лекарство от маминой болезни. Он всего лишь мальчик, который старается быть мужчиной. Но получается не очень.
Слёзы сами собой покатились из Санькиных глаз, капнули на мамину руку. Санька прерывисто вздохнул, достал из заднего кармана джинсов чистый платок, который ему туда неизменно клала бабушка, вытер щёки, мамину руку, глаза. Подышал носом, стараясь успокоиться. Потом поднялся и подошёл к окну, чтобы отвлечься. Отодвинул штору, упёрся лбом в стекло, посмотрел вниз.
Отсюда, с третьего этажа, хорошо был виден больничный парк внизу. Небольшой, красивый и аккуратный. С асфальтированными дорожками, удобными скамейками, садовыми скульптурами в виде фантастических животных, разнообразными клумбами и даже двумя работающими фонтанами.
Вот на одной из скамеек, хорошо заметной из окна, Санька её и увидел.
Красно-жёлто-черно-белую женщину из трамвая. Санька сразу понял, что это она. Алое длинное платье, белая широкополая шляпа с чёрной лентой на тулье, белые же перчатки до локтя, и жёлтый легкий шарфик на шее. Интересно, что она делает на скамейке. Ждёт кого-то? Кого? Или чего?