Бесконечная война
Шрифт:
Его урожай созреет так же, как уже созревал.
Каждое утро он видел, как встаёт и в последний раз выходит из комнаты. Он гнался сам за собой, видя собственную спину на каждом углу, среди перемешивающихся толп. Яблоко находило его. Потом монета. А вот жрец Хореса, который дал ему хлеб, испачканный синей плесенью. Он слышал, как люди разговаривали на улицах, слышал их перебивающие друг друга голоса, и ему было трудно отделить причины от следствий.
Он слушал людей и слушал своё слушание. Большинство горожан ничего не замечали, но некоторые смотрели на него другими глазами. Маленькая
— Ты должен сделать это! Должен! — причитал безумец.
Иногда посланник глядел в одинокое окно, из которого был виден храмовый комплекс Аллеи Жрецов: группа высоких светлых строений, в утренней дымке казавшихся серыми. Иногда каменные просторы были пусты, иногда их заполняли бунтующие толпы.
Иногда он просто наблюдал за собой, глядя в окно.
Он видел дворцовый квартал, сверкающие крыши, вздымающиеся в беспорядке, стены, иногда белые на солнце, иногда вымазанные чёрным от пожаров. Он слышал зов горнов и понимал то, что и так всегда знал.
Женщина, которую он убил, была свергнута.
Он увидел паука, бегущего по половицам, и понял, что весь мир — это его паутина. Он чуть не наступил на неё десять тысяч раз. Почти наступил, снова и снова…
Посланник проснулся и увидел, как одевается возле своего ветхого, скрипучего шкафа. Он смотрел, как раскладывает нужные вещи по карманам и в последний раз выходит из комнаты.
Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал.
На улице к нему подошла проститутка, и полоска её обнажённой кожи, от подмышки до бедра, привлекла внимание рыцаря веры, который собирался допросить его. Шлюха что-то уловила во взгляде посланника и мгновенно утратила к нему интерес — вместо этого женщина позвала за собой компанию из четырёх молодых людей.
Посланник незаметно прошёл на Аллею Жрецов. Оглядевшись, он увидел самого себя, поднимающегося по монументальным ступеням центрального храма Хореса. Он видел собравшихся людей, слышал вопли ужаса и недоверия. Он вытер кровь, уже стёртую с клинка, а затем встал, глядя на императрицу, которая была одновременно мёртвой и живой, торжествующей и осуждённой.
Он слышал барабаны кашмирцев, грохочущие из-за огромных отвесных стен.
Он видел, как мир ревел и сотрясался.
К нему подошла проститутка…
— Какая же сраная помойка, — едва слышно проговорил я, оглядывая местность Сауды, куда только что вошёл отряд капитана Маутнера. Разумеется, я находился в нём. Как и Сэдрин. Как и Дунора. Последние люди, оставшиеся у меня.
Ская умерла три недели назад. Стигматы Хореса или же Метки, если на местный манер.
Я сидел с ней в тот момент. В тот последний день. Последнюю ночь. Последний час. Она уже не плакала. Все слёзы ушли. Лишь тихо всхлипывала в моих объятиях, изредка поскуливая, что боится. Боится уходить одна, ведь у меня Меток не было.
Я утешал её, гладил, молился вместе с ней, а потом целовал солёные от слёз щёки.
Она ушла на рассвете, едва дождавшись первых лучей солнца. В этот миг я стоял позади неё, удерживая девушку в объятиях. Я говорил. Что-то про рассвет. Про новый день. Уже не помню.
Момент,
— Ская?.. — растеряно проговорил я, а потом торопливо развернул к себе худенькое, но жилистое, как и все, прошедшие через эту проклятую войну, тело.
Лицо девушки было спокойным. Она больше не будет плакать. Больше не будет беспокоиться за следующий день. Больше не будет голодать или страдать от ран. Нет. Больше нет.
Я вынес её тело на руках. Солдаты, уже находящиеся на ногах в это утреннее время, молчаливо отдавали честь, заметив меня. Путь вёл к кладбищу Фирнадана, которое уже успели частично восстановить и кое-как облагородить. Ныне на нём не хоронили кого попало. Лишь тех, кто заслужил эту честь.
Весь путь я проделал на своих двоих, время от времени шепча Скае, что скоро всё закончится. Совсем скоро…
Слёз не было. Кажется, моя душа огрубела в достаточной мере, чтобы лишь отмечать и оценивать. Однако это не значит, что мне не было больно. Просто я привык к боли, которая теперь не вызывала нытья и скулёж.
Слишком много потерь. Этот мир ненавидит магов и меня в частности. Какой-то злой рок, какое-то наказание свыше. Хорес… почему?.. Может, ты изначально знал, что я предам Империю? Но ведь это она предала меня первой!
Едва сдержав полусмешок-полувсхлип, я мотнул головой. Что за детские отговорки! Первый — не первый, какая разница? Я сделал выбор, но сделал его не от скуки, не от меркантильности, не от подарков сильных мира сего, не соблазнившись на какие-то блага… Я выбрал воевать против Империи, потому что не согласен с её политикой, законами и отношением, которое она выстроила среди своих жителей. Я не желаю быть второсортным отбросом лишь на основании пробуждения магии!
Поэтому я сменил сторону. Поэтому теперь иду по ломаной брусчатке, удерживая в руках тело девушки, с которой мне было хорошо. С которой я мог на краткий миг забыться и почувствовать душевное тепло. Получить защиту от ужасов мира, в котором живу.
И конечно же судьба забрала её у меня. Конечно! Как могло быть иначе?! Колдунам положено страдать!
Добравшись до кладбища, магией земли я самостоятельно создал аккуратную могилу, пока к месту подтягивались люди. К некоторому удивлению, проводить Скаю — или поддержать меня — собралось довольно много народу. Почти два десятка человек.
Засыпав тело землёй, я произнёс короткую молитву Триединству — одну из немногих вещей, которой меня обучила Силана. А потом, никому не сказав ни слова, направился обратно.
Следующие дни душу грызла хандра, но военные будни, как всегда, вывели её из разума и костей. Ещё ничего не закончено. Ничего… И мир сломает свои зубы именно об меня!
Ещё трижды мы входили в лес Солкос, гоняя остатки имперских сил. Кто-то заблудился, кто-то решил отсидеться, кто-то просто не знал куда идти. Каждый раз, с долей страха, я ожидал, что встречу Анселму, но… боги миловали. Её мы так и не нашли. Зато нашли несколько разорённых Империей деревень. Колодцы были набиты трупами детей, которые успели разложиться чуть ли не наполовину. Я выжигал их тела зачатками своего огня, а бойцы вокруг читали молитвы.