Бесконечное море
Шрифт:
Он сказал это так, будто не был уверен в своей догадке, и начал нервно постукивать пальцами по матрасу:
– Что, черт возьми, там с Чашкой? Они уже должны были вернуться.
– Пойду проверю, – сказала я.
– Черта с два ты куда-то пойдешь. Это становится похоже на самый тупой фильм ужасов. Понимаешь? Все расходятся по одному. – Бен хмыкнул. – Ждем еще пять минут.
Мы сидели молча, но ничего, кроме шепота ветра между оконными рамами и царапанья крысиных когтей за стенками, не улавливали. Чашка была просто одержима крысами. Я слышала, как они с Рингер разрабатывали планы по их уничтожению. Меня
– Крысы, – произнес Бен, словно читая мои мысли. – Крысы, крысы, крысы. Сотни крыс. Тысячи крыс. Их теперь больше, чем нас. Планета крыс. – Он хрипло рассмеялся, а я подумала, что у него, вероятно, начался бред. – Знаешь, что меня доканывает? Вош говорил нам, что иные наблюдали за нами веками. Вот как такое возможно? О, я понимаю, что это возможно, у меня другой вопрос: почему они не напали на нас еще тогда? Сколько людей было на Земле, когда строились пирамиды? Зачем ждать, пока нас станет семь миллиардов и мы расселимся по всем континентам, а на смену копьям и дубинам придут продвинутые технологии? Нравятся сложности? Паразитов в доме лучше уничтожать до того, как они превзойдут вас по численности. А что Эван? Он говорил что-нибудь об этом?
Я откашлялась:
– Он сказал, что мнения разделились, некоторые были против нашего уничтожения.
– Хм. Так они что, спорили по этому поводу шесть тысяч лет? Болтались вокруг, потому что никак не могли решиться, пока в конце концов не нашелся тот, кто сказал: «Какого черта, давайте просто покончим с этими ублюдками».
– Я не знаю. У меня нет ответов на все вопросы, – буркнула я и ощетинилась.
Если я знала Эвана, это еще не значило, что я знаю все на свете.
– Вош, конечно, мог нам врать, – задумчиво сказал Бен. – Не знаю, может, чтобы забраться к нам в головы, наладить с нами контакт. Он меня зацепил с самого начала. – Бен посмотрел на меня, а потом отвел взгляд. – Может, не следует в этом признаваться, но я преклонялся перед этим парнем. Я думал, что он… – Бен повертел рукой в воздухе, будто хотел поймать нужное слово, – лучший среди нас.
У него затряслись плечи. Я сначала подумала, что его сильно лихорадит. А потом поняла, что причина в другом, поэтому оставила свой пост у окна и подошла к нему.
Парни обычно не расклеиваются на публике. Для них это личное. Нельзя, чтобы кто-то видел твои слезы. На людях плачет размазня, неженка, слабак и тряпка. В общем, это не по-мужски и все такое прочее. Я не могла даже представить, чтобы Бен Пэриш, тот, каким он был до Прибытия, расплакался перед кем-то. У прежнего Бена было все, на него хотели быть похожи все ребята в школе. Он разбивал сердца, но сам был непробиваем.
Я присела рядом с Беном. Я к нему не прикасалась и не стала ничего говорить. Он был сам по себе, я – сама по себе.
– Извини, – пробормотал Бен.
– Не извиняйся.
Бен вытер тыльной стороной ладони одну щеку, потом вторую.
– Знаешь, что он мне сказал? Вернее, даже пообещал. Что избавит меня от всего. Опустошит и наполнит ненавистью. Но он не сдержал слова. Вместо ненависти я исполнился надежды.
Я понимала, о чем он говорит. В убежище – бессчетное количество поднятых вверх детских лиц. Глаза ловят мой взгляд, в них вопрос, который страшно произнести вслух: «Я буду жить?» Все взаимосвязано. Иные это понимали даже лучше, чем большинство из нас. Без веры нет надежды, без надежды пропадает вера, нет любви без доверия и доверия – без любви. Убери одно, и построенный людьми карточный домик рухнет.
Вош хотел открыть Бену правду. Показать ему безысходность надежды. Но какой в этом был смысл? Если их цель заключалась в уничтожении человечества, зачем заморачиваться, когда можно просто взять и стереть нас с лица земли? Наверняка у них в распоряжении была куча вариантов скорой расправы. Но они растянули процесс на пять волн нарастающего ужаса. Зачем?
До сих пор я считала, что иные не испытывали к нам ничего, кроме презрения, ну, может, с примесью отвращения. Так мы относимся к крысам, тараканам, клопам и прочим мерзким низшим формам жизни.
«Ничего личного, человечки, но вы должны уйти».
Мне никогда и в голову не приходило, что тут может быть что-то личное. Оказывается, убить нас – это слишком мало.
– Они нас ненавидят, – произнесла я, обращаясь и к себе, и к Бену.
Бен удивленно взглянул на меня, я посмотрела ему в глаза. Мне стало страшно.
– Нет другого объяснения.
– Кэсси, они не испытывают к нам ненависти, – сказал Бен мягко, словно маленькой перепуганной девочке. – Просто у нас есть то, что они хотят получить для себя.
– Нет.
У меня по щекам покатились слезы. Для Пятой волны было одно, и только одно объяснение. Глупо искать какие-то другие причины.
– Бен, суть не в том, что они хотят вычистить от нас планету. Они хотят вычистить нас.
13
– Ну все, – сказал Бен. – Время вышло.
Он встал, но у него это плохо получилось. Не выпрямившись до конца, он тяжело хлопнулся на задницу. Я положила руку ему на плечо:
– Я пойду.
Бен с силой хлопнул себя по бедру.
Я открыла дверь и выглянула в коридор.
– Не могу этого допустить, – пробормотал Бен.
Что он имел в виду? Не мог потерять Чашку и Кекса? Боялся, что все мы пропадем по одному? Не желал отступать перед своей болью? Или не хотел вообще проиграть эту войну?
В коридоре было пусто.
Сначала Чашка. Потом Кекс. Теперь Дамбо. Мы исчезали быстрее, чем туристы в фильме ужасов.
– Дамбо… – тихо позвала я.
Глупое имя эхом повторилось в холодном затхлом воздухе. Я лихорадочно просчитывала в голове все варианты. От наименее возможного к наиболее вероятному: кто-то тихо нейтрализовал Дамбо и спрятал его тело; его взяли в плен; он что-то увидел или услышал и пошел проверить, в чем дело; ему захотелось в туалет.
Последнее предположение заставило меня на пару секунд задержаться в дверях. В коридоре так никто и не появился, и тогда я вернулась в номер. Бен уже встал и проверял магазин М-16.
– Не предлагай мне разные варианты на выбор, – сказал он. – Это не важно. Мне не к чему гадать.
– Оставайся здесь, с Сэмом. Я пойду.
Бен шаркая прошел вперед и остановился прямо передо мной:
– Извини, Салливан, но он – твой брат.
Я напряглась. В комнате было холодно, но кровь у меня стала просто ледяной. Бен говорил жестко, прямо и вообще без каких-либо эмоций.