Бесконечное море
Шрифт:
Добро пожаловать в эру постчеловека.
– О Сэм… – Я бросила свой пост у окна и присела на кровать рядом с коконом из одеял. – Сэмми, я не знала, как…
Он сильно бьет меня в щеку кулаком размером с яблоко. Я не ожидала, что он это сделает, то есть меня застали врасплох его слова, а вот теперь – удар. В глазах вспыхивают яркие звезды. Я даже на секунду испугалась, что у меня отслоилась сетчатка.
«Хорошо, – думаю я, потирая скулу, – ты это заслужила».
– Почему ты позволила ему умереть? – требовательно спрашивает Сэмми.
Он не плачет
– Я не позволяла, Сэм.
Отец, истекая кровью, ползет по грязи.
«Куда ты, папа?»
Над ним стоит Вош и наблюдает. Так маленький садист серьезно и с удовлетворением изучает муху, которой только что оторвал крылья.
– Врежь ей еще раз.
Это сказала Чашка со своей кровати.
– Заткнись, ты! – прорычал Сэмми.
– Это не моя вина, – прошептала я и обняла одной рукой мишку.
– Он был слабым, – заявила Чашка. – Вот что случается, когда становишься…
Сэм за две секунды оказался на ней верхом. Потом я видела только мелькающие кулаки и ноги в облаках пыли от старых одеял.
Господи, на той кровати лежала винтовка!
Я отбросила Чашку в сторону и обхватила Сэмми. Я прижимала его к груди, он размахивал кулачками, пинал воздух, плевался, скрежетал зубами. А Чашка по-всякому его обзывала и грозилась, что порвет зубами, если он еще хоть раз ее тронет. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бен, в своей дурацкой желтой толстовке.
– Все нормально! – заорала я, перекрикивая визг Сэмми и Чашки. – Все под контролем!
– Чашка! Наггетс! Встать! – скомандовал Бен.
Дети, как только услышали приказ, сразу замолчали. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Сэм обмяк у меня в руках, а Чашка переметнулась к спинке кровати и скрестила руки на груди.
– Это она начала, – сказал Сэм и надул губы.
– А я уж начал подумывать о том, что пора нарисовать на крыше большой красный крест, – произнес Бен, убирая пистолет в кобуру. – Спасибо, ребята, что избавили меня от этой необходимости. Ну а пока Рингер не вернется, Чашке лучше занять койку в моем номере, – улыбнулся он мне.
– Отлично! – воскликнула Чашка.
Она промаршировала к двери, потом развернулась на пятках, бросилась к своей кровати, схватила винтовку и дернула Бена за руку:
– Идем, Зомби.
– Я сейчас, – мягко ответил он. – Дамбо на посту, займи его кровать.
– Теперь она будет моя. Пока, придурки, – не удержалась Чашка, которая считала, что последний выстрел должен остаться за ней.
– Сама ты дура! – крикнул Сэмми ей вслед.
Дверь легко захлопнулась с отрывистым, характерным для всех гостиничных дверей щелчком.
– Дура, – повторил Сэмми.
Бен посмотрел на меня и приподнял правую бровь:
– Что с твоим лицом?
– Ничего.
– Я ее ударил, – признался Сэмми.
– Ты ее ударил?
– За то, что она позволила умереть моему папе.
И в этот момент Сэм уже не смог сдержаться. Он не бросился на меня с кулаками, он расплакался. Следующее, что я помню, – Бен опустился на колени, а мой младший брат плакал у него на руках.
– Эй, все хорошо, солдат. Все будет хорошо, – говорил Бен.
Он гладил Сэмми по коротким волосам и все повторял дурацкое прозвище, которое дали моему брату в лагере. Я никак не могла привыкнуть, что он подстрижен ежиком, без буйной копны на голове я его просто не узнавала.
Наггетс, Наггетс.
Я понимала, как это глупо, но мне не давало покоя то, что у всех ребят были вымышленные имена, а у меня – нет. Я бы выбрала для себя Дефианс. [4]
Бен взял Сэмми на руки и усадил его на кровать. Потом он подобрал с пола игрушечного медведя и устроил его на подушке. Сэм скинул мишку на пол. Бен снова его поднял.
4
Defiance (англ.) – открытый протест, неповиновение.
– Ты правда хочешь комиссовать Тедди? – спросил он.
– Его зовут не Тедди.
– Рядовой мишка, – попробовал пошутить Бен.
– Просто мишка, и я больше не хочу его видеть! – заявил Сэмми и укрылся с головой одеялом. – А теперь уходи! Все. Все уходите!
Я шагнула к брату, но Бен шикнул на меня и кивнул в сторону двери. Я пошла следом за ним из номера. У окна в конце коридора маячил кто-то большой и неповоротливый. Мальчишка, которого все зовут Кекс. Он не разговаривает, но его молчание не вызывает каких-то жутких ощущений, оно, скорее, похоже на безмолвие горного озера. Бен прислонился спиной к стене. Он прижимал к груди мишку и тяжело дышал, приоткрыв рот. Температура в отеле была ниже нуля, но Бен все равно покрылся испариной. Если он после возни с детьми так выдохся, значит у него реально были проблемы, вероятно, как и у нас всех.
– Он не знал, что ваш папа умер, – сказал Бен.
Я покачала головой:
– И знал, и не знал. Так бывает.
– Да, – вздохнул Бен, – так бывает.
Между нами повис свинцовый шар тишины размером с Ньюарк. Бен рассеянно погладил мишку по голове – так старики поглаживают кошку, пока читают газету.
– Я должна вернуться к нему, – произнесла я.
Бен шагнул к двери в номер и преградил мне путь:
– Может, лучше не надо.
– А может, тебе лучше не совать нос…
– Не первый человек в его жизни умер. Он справится.
– Ух ты! Это жестко.
«Вообще-то, мальчик Зомби, мы говорим о человеке, который был и моим отцом тоже».
– Ты знаешь, о чем я.
– Почему люди, после того как скажут что-то реально жестокое, все время повторяют именно это?
У меня были определенные проблемы с самоконтролем, поэтому меня понесло:
– Так уж случилось, что я знаю, как это – «справляться» со смертью в одиночку. Только ты – и больше никого, вокруг – пустота. А было бы хорошо, очень-очень хорошо, если бы в тот момент кто-то был рядом…