Бесконечное море
Шрифт:
Уничтоженный в огне и пыли мир возрождается в образе роющегося в земле грызуна.
Часы отсчитывают секунды. Тварь нервно нюхает теплый влажный воздух. Часы тикают все быстрее, и я поднимаюсь к поверхности. Когда я появляюсь из земли, крысоподобная тварь видоизменяется: она сидит на стуле возле моей кровати, на ней – задубевшие от грязи джинсы и изодранная футболка. Плечи сутулятся, подбородок не брит. Изобретатель колеса с пустыми глазами, наследник, опекун, блудный сын.
Мой отец.
Пикает монитор. Капельница,
– Марика.
Я закрываю глаза: «Это не он. Это наркотики, которыми тебя накачал Вош».
Снова голос:
– Марика.
– Заткнись. Ты не настоящий.
– Марика, я хочу кое-что тебе сказать. Ты должна это знать.
– Я не понимаю, почему вы со мной это делаете, – говорю я Вошу.
Я знаю, что он за мной наблюдает.
– Я тебя прощаю, – бормочет мой отец.
У меня перехватывает дыхание. Боль такая острая, будто в грудь вонзили нож.
– Прошу вас, – умоляю я Воша, – пожалуйста, не надо.
– Тебе пришлось уйти, – говорит отец. – У тебя не было выбора, да и в любом случае во всем виноват я сам. Не ты меня споила.
Я инстинктивно зажимаю уши руками. Но его голос звучит не в комнате, он раздается во мне.
– Я совсем недолго протянул после твоего ухода, – пытается приободрить меня отец. – Всего часа два.
Мы перебрались в Цинциннати. За сотню с лишним миль. А потом его припасы закончились. Он умолял меня не оставлять его одного, но я знала, что он умрет без алкоголя. И я отыскала его. Вламывалась в чужое жилье – ну, не вламывалась, ведь все дома были брошены, и мне надо было просто влезть в выбитое окно. Обнаружила бутылку водки под матрасом. Я была так рада, когда ее нашла, что даже поцеловала.
Но было поздно. Когда я вернулась в наш лагерь, отец уже умер.
– Я знаю, ты винишь себя, но напрасно – мой час пробил, Марика. Все равно это случилось бы. Ты поступила так, как считала нужным.
От этого голоса не спрятаться. И не убежать. Я открываю глаза и смотрю прямо на отца:
– Я уверена, что все это обман. Ты не настоящий.
Он улыбается, будто я сделала хороший ход в шахматах. На его лице появляется выражение учителя, довольного своим учеником.
– Я и пришел, чтобы сказать тебе об этом! – Он скребет длинными пальцами по бедрам, и я вижу грязь у него под ногтями. – Таков урок, Марика. Они хотят, чтобы ты это наконец поняла.
Теплая ладонь дотрагивается до моего холодного локтя. В последний раз, когда отец ко мне прикасался, – это были обжигающие пощечины. Одной рукой он удерживал меня на месте, а второй хлестал по лицу.
«Сука! Не уходи. Не смей меня оставлять, сука!»
И за каждым оскорблением следовал удар. Он обезумел. Каждую ночь в темноте ему мерещились кошмары. В жуткой тишине, которая наваливалась на нас каждый день, он слышал разные звуки. Незадолго до своей смерти он проснулся и с криками начал расцарапывать себе глаза. Ему казалось, что у него под веками завелись жуки.
И вот теперь эти распухшие глаза смотрят на меня, а под ними еще свежие царапины от ногтей. Еще один круг, еще одна серебряная пуповина. Теперь уже мне мерещится и слышится то, чего нет на самом деле. Это я чувствую прикосновения, когда до меня никто не дотрагивается.
– Сначала они приучили нас не доверять им, – шепчет он. – Потом они приучили нас не доверять друг другу. Теперь они приучают нас к мысли, что даже самому себе верить нельзя.
– Я не понимаю, – шепчу я в ответ.
Он начинает исчезать. Я падаю в темные глубины, а мой отец растворяется в бездонном свете. Он целует меня в лоб. Благословение. Проклятие.
– Теперь ты принадлежишь им.
55
Стул стоит пустой. Я одна. Потом я напоминаю себе, что здесь никого не было. Никто не сидел рядом со мной. Жду, когда сердце перестанет бешено колотиться. Я приказываю себе оставаться спокойной и стараюсь контролировать дыхание. Действие лекарств ослабеет, и со мной все будет в порядке.
«Ты в безопасности, – говорю я себе. – Ты в полной безопасности».
В комнату входит светловолосый рекрут, которому я врезала по горлу. Принес еду: кусок мяса загадочного происхождения, картошку, мягкую фасоль и высокий стакан с апельсиновым соком. Он нажимает кнопку, чтобы поднять меня в сидячее положение. Потом ставит поднос передо мной, а сам скрещивает руки на груди, как будто чего-то ждет.
– Расскажешь, как это на вкус, – сиплым голосом говорит он. – Я еще три недели не смогу есть твердую пищу.
Кожа у него белая, и от этого глаза кажутся еще темнее, чем на самом деле. Он не крупный, не мускулистый, как Зомби, и не коренастый, как Кекс. Он высокий и стройный. Телосложение пловца. В том, как он держится, чувствуется тихая напряженность. Особенно это видно по глазам. Кажется, в их глубине спрятана сжатая пружина.
Я не знаю, чего он ждет, и на всякий случай говорю:
– Извини.
– Просто врасплох застала. – Постукивает пальцами по руке. – Ты есть собираешься?
Трясу головой:
– Я не голодная.
Еда вообще натуральная? А этот парень, который ее принес, настоящий? Я не могу полагаться на собственный опыт. Тону в бесконечном море. Медленно погружаюсь, темнота давит и увлекает меня ко дну, выжимает воздух из легких, выдавливает кровь из сердца.
– Выпей сок! – сурово приказывает рекрут. – Они говорят, что ты должна хотя бы сок попить.