Бесконечный Лес
Шрифт:
– Майло! – тихий голос Старейшего прогрохотал в пещере, отбиваясь от её стен и исчезая в воздухе эхом.
– Оставь нас, дитя, – мягко проговорил он, обращаясь к обрётшему наконец имя, стражу.
Почтительно склонив голову, Майло покинул свой пост.
«Дитя», – отметил про себя Зук, – «То мы тебе братья и сёстры, то мы тебе дети. Ты уже и сам запутался в своих мантрах».
Однако всё быстро встало на свои места, когда из-за его спины показалась упитанная фигура колдуна стаи. Зук даже не попытался сдержать
– Перед лицом Богов, перед очищением от скверны, окутавшей твоё естество, дозволяем тебе облегчить свою чёрную участь, Неназываемый! – почти что торжественно пропел колдун.
Зук смотрел на него, не скрывая презрения и раздражения. Всё, что он хотел бы прояснить для себя, все вопросы, всё это желание исчезло в один миг. Вся эта лицемерная игра на публику была ему настолько отвратительна, что не хотелось даже открывать свою пасть.
Старейший как будто почувствовал это:
– Зук, ты хоть понимаешь, что натворил? Зачем?
Глаза колдуна округлились и чуть не вылезли из орбит при упоминании имени Неназываемого, но нужно отдать ему должное, он всё же сдержал себя в руках.
– Может хоть ты уже прояснишь всё это наконец? – устало ответил Зук.
– Ты всегда был самонадеянным членом стаи, Зук. Всегда был сам по себе, даже будучи в кругу своих сородичей. Но сегодня ночью ты перешёл черту, перешёл ту грань, которую непростительно переступать даже сходящему с ума эгоисту.
– О, так вот кто я на самом деле для всех вас. Сходящий с ума эгоист? Наконец мы говорим откровенно.
Колдун прикрыл глаза и начал тихо напевать что-то себе под нос, раскачиваясь в такт мелодии в своей фанатичной голове.
– Довольно! Раз уж ты не в состоянии раскаяться. Раз уж ты до сих пор, видимо, не вышел из-под дурманящего опьянения, то закончим всё это скорей, – голос Старейшего, обычно спокойный и тихий, на этот раз едва не сорвался в бешенство.
Совладав с собой, он продолжал:
– Сегодня ночью ты отнял жизнь троим своим сородичам, пока они мирно спали под луной. Не знаю, какие силы помогли тебе столкнуть голову статуи. Быть может, сама Скверна.
Мысли Зука беспорядочно закружились в опухшей голове.
– Очевидцы видели, как ранее ты вертелся возле неё, плевал, злословил, – напевы колдуна стали чуть громче и беспокойнее при этих словах. Старейший продолжал: – Немыслимо! Ты ведь заранее всё это подстроил! Никто не осмеливается нарушать покой Дикого Охотника, поэтому шаткое состояние статуи оставалось незамеченным.
У Зука вырвался нервный смешок:
– Нет, я определённо всё ещё нахожусь в царстве снов! Ты сам-то слышишь себя, Старейший? Слышишь, как абсурдно всё это звучит?!
– Очевидцы видели, – не обращая внимания на Зука, продолжал Старейший, – как опрокинув голову статуи, ты скрылся в сторону обрыва, смеясь и исторгая проклятия. Ты прекрасно видел, что натворил. Ты готовился
– Скверна. Скверна. Гнев Богов, – тихо пробормотал колдун, продолжая раскачиваться и напевать.
Зук вдруг почувствовал свою отвисшую челюсть.
– Это была бы отличная история на ночь детёнышам, – начал он, – я даже начал бы сомневаться в своём рассудке, если бы не лепестки дурмана. Ты прекрасно знаешь моё равнодушие к ним.
Старейший пристально смотрел на него.
– Да, мы не слишком ладили с тобой, – продолжал Зук. – И всё же, взгляни на ситуацию беспристрастно! Она же рассыпается как мёртвый муравейник на ветру! Кто эти очевидцы? Кого именно они видели ночью? Я часто вертелся возле статуи? Почему же они не рассказали тебе об этом раньше, если, по их словам, они видели это задолго до трагедии? Почему же тогда…
– Да, я вижу ситуацию беспристрастно, Неназываемый, – холодно прервал его Старейший. – Все твои прошлые действия, все твои поступки, сходятся теперь воедино. Теперь я чётко вижу начало твоего безумия и очевидный, печальный, итог. Я виню себя самого за это. За то, что вовремя не разглядел в тебе этой тьмы. Не пресёк этого. Смерть этих троих будет теперь лежать тяжёлым грузом на моём сердце.
Колдун вдруг оживился:
– Тёмное пусть следует во тьму. Пусть молчаливо бродит в бездне. Неназываемому дана была возможность очистить дух свой перед встречей с правосудием Богов. Не воспользоваться ею – его право. Свою часть мы исполнили сполна. Оставим же его наедине со Скверной.
Глаза колдуна ярко светились: то ли на фоне затенённой пещеры, то ли на фоне недостатка собственной веры. Зук не мог разобрать.
Его переполняло чувство холодной, спокойной ярости. Если раньше он пытался разглядеть в Старейшем здравомыслие, то теперь он видел перед собой лишь фанатика, слепо следующего каким-то своим догмам. Теперь он уже не видел смысла пытаться что-то доказать, хотя в голове крутилась ещё пара вопросов. Теперь уже было всё равно. Он понимал, что как и прежде был один и что надеяться можно было лишь на себя самого. Что бы там не произошло этой ночью, только он сам был себе судьёй.
– Этот Майло, – вдруг сказал Зук, – он ведь близкий кого-то из этих троих, верно?
Молча Старейший покинул пещеру, за ним последовал колдун, два раза сплюнув перед этим в разные стороны и пробормотав какую-то свою очередную мантру.
IV
Зук сидел на краю пещеры и наблюдал за пролетающими птицами. Весело щебеча, они резво летали вокруг, пикируя перед самой скалой, стремительно бросаясь вниз и снова взлетая ввысь. «Ловят своих жучков», – подумал Зук. – «Время кормёжки». В животе у него громко заурчало.