Бесконечный тупик
Шрифт:
Прошло энное количество лет и Разумник захлебывался кровью в чекистском подвале (ему выбили на допросе все зубы). Больше произведений Разумника в России никогда не печатали. Оказалось, что «не это нужно нашему народу, потому что это нашему народу не нужно».
"И оказались правы одни славянофилы.
Один Катков.
Один Константин Леонтьев."
И один Розанов. А поскольку Катков, например, был журналистом, а Леонтьев культурологом, да и жили они в другую эпоху, то Розанов вообще один, один единственный русский философ, который был абсолютно прав (по крайней мере на том уровне, где еще возможна
Мережковский в своей политической деятельности был много умнее и хитрее. Но он смешно запутался в собственных подлостях, в своем пресловутом масонстве, и его в известный момент просто смахнули с доски в ящик стола. Он мнил себя крупной фигурой, а оказался боковой пешкой. Розанов писал:
«Мережковский, никогда тебе не обнять свиного рыла революции»
Это еще одно маленькое пророчество Розанова.
С другой стороны, русским политическим лидерам никак не удавалось осмыслить ситуацию на философском уровне или дать приемлемую идеологическую интерпретацию той или иной философской системы. Кадеты и эсеры много работали над этим, но у них ничего не вышло. В эмиграции они прежде всего сами отказались от собственных построений. С наибольшей выпуклостью этот процесс виден в биографии Струве, начавшего с составления первой программы РСДРП, перешедшего на либеральные, потом на умеренно-националистические позиции и закончившего жизнь правоверным монархистом. В сущности, это страшная, но для русского интеллигента типичная судьба: так наплевать на свою жизнь. На каждом конкретном повороте биография Струве вполне осмысленна и понятна. Это господство рационального и конструктивного анализа. Но в целом она описывает какую-то чудовищную, инфернальную кривую.
У Струве не было чутья, он спорил не с людьми, а с жизнью, с природой. Этого делать не рекомендуется. Ведь природа, как сказал Шестов
«доказывает совершенно без помощи логики и морали… она куда догадливей и, главное, могущественней метафизиков. Логику и мораль она предоставила Гегелю и Спинозе, а себе в руки взяла дубину.»
Правоту Розанова доказала дубина русского Апокалипсиса. И тут спорить нечего и не о чем. Как легкомыслен Бердяев во время своей полемики с Розановым накануне революции! И каким скучным и дешевым выглядит наивное глубокомыслие «Вех» по сравнению с газетными фельетонами Розанова!
Но дело в том, что розановская философия опрокидывается не только в прошлое, но и в будущее. Не все предсказания Розанова еще сбылись. Он еще не выработан до конца, не понят. Родник розановской мысли не высох. Он жив. Вот Мережковский, например, совершенно мертв. Он кончился. Когда же читаешь Розанова, то нет ощущения его смерти. Он очень современен и актуален. Его мысли прямо приложимы к действительности. Может быть, это самый современный русский философ. И он остался в России. Его закопали в нашу советскую Россию и он умер советским философом.
Розанова очень легко опровергать. Пожалуй ни один философ
В самом деле, можно, например, легко доказать, что Розанов полнейший атеист. Вот он с наслаждением объясняет «почему его жена не любит попов»:
«Когда сходят с извозчика, то всегда, отвернув на сторону рясу, вынимают свой кошель и рассчитываются. И это „отвернувшись в сторону“, как будто кто у них старается отнять деньги, – отвратительно. И всегда дает извозчику вместо „5 копеек“ этот… с особенным орлом и старый „екатерининский“ пятак, который потом не берут у извозчика больше, чем на три копецки.»
Злоба и ненависть. Более того, Розанов открыто заявляет:
"Церковь сказала «нет».
Я ей показал кукиш с маслом.
Вот и вся моя литература."
Казалось бы все ясно и «комментарии излишни». Однако в том же «Втором коробе» (а две предыдущие цитаты взяты именно оттуда) мы читаем:
«Церковь научила всех людей молиться. Какое же другое к ней отношение может быть у человека, как целовать руку. Хорошо у православных, что целуют руку у попов… если было бы даже основание осуждать духовенство – осуждать его не следует. Мы гибнем сами, осуждая духовенство.»
Итак, можно вполне доказать, что Розанов был человеком глубоко верующим.
Этот парадокс показывает, что Розанова легко опровергать, но трудно или даже невозможно опровергнуть. На первый взгляд, здесь логично обвинение в двурушничестве, однако не будем спешить с выводами.
Часто Розанова упрекают в грубости и примитивности его высказываний. Разумеется, это тоже верно. Так, например, он пишет:
«Да жидов оттого и колотят, что они – бабы: как русские мужики своих баб. Жиды – не они, а оне. Лапсердаки их суть бабьи капоты: а на такого кулак сам лезет. Сказано – „будешь биен“, „язвлен будешь“. Тут – не экономика, а мистика; и жиды почти притворяются, что сердятся на это.»
Конечно, любому непредубежденному читателю ясно, что перед нами циничная и примитивная апология погромов, подходящая скорее для «толстомордых лабазников» и не лезущая ни в какие ворота даже с точки зрения членов «Союза Михаила Архангела». Однако давайте отнесемся к этому высказыванию Розанова «с предубеждением».
Известно, что Розанов был хорошо знаком с философией иудаизма, написал даже предисловие к русскому переводу «Песни песней», где очень интересно исследовал некоторые особенности еврейской культуры. Зачем же ему понадобилось говорить о еврейском вопросе на уровне «Бей жидов, спасай Россию!»? Из-за слепой ненависти? Но Розанов писал и следующее:
«Тогда как мы „и не восточный, и не западный народ“, а просто ерунда, – ерунда с художеством, – евреи являются на самом деле не только первенствующим народом Азии, давшим уже не – „кое-что“, а весь свет Азии, весь смысл ее, но они гигантскими усилиями, неутомимой деятельностью, становятся мало-помалу и первым народом Европы.» («Апокалипсис нашего времени»)
Видимо отношение Розанова к евреям было достаточно сложным и вовсе не помещалось в рамки примитивного антисемитизма. Но тогда Розанова можно обвинить не в примитивности как таковой, а в примитивничаньи, в примитивизме. Он сознательно огрубляет свою мысль, пытается выразить ее в грубой и элементарной форме. Для чего?