Бескрылые птицы
Шрифт:
Я понимаю, что все это, все мои горести и воспоминания исчезнут, словно их и не было никогда. Я спрашиваю себя: зачем Бог все сотворил лишь для того, чтобы оно ушло? Зачем он дарит нам сад и запускает в него змею? Есть ли хоть в чем-то смысл, раз все канет в забвение?
Теперь я старуха. Дряхлая и бесполезная. Всю жизнь я раздумывала над этими вещами. Мои плоть и кости уже не те, что были раньше. В молодости казалось, что душа и тело едины. Я же помню, они ничем не отличались. Когда мне требовалось подняться по лестнице, ноги просто шли, и все. А сейчас, если нужно подняться на несколько ступенек, я говорю ногам:
Знаете, во мне по-прежнему живет душа двадцатилетней девушки-певуньи, когда во сне я бегу встречать мужа, который невредимым вернулся с моря, или обнимаю милую Филотею, встретив ее на улице, и эта душа бунтует против тюрьмы моего тела, она будто куколка, что готова прорваться из кокона и, освободившись от скорлупы, страстно желает возродиться в раю, где можно коснуться золотой каймы одеяния милосердной, благословенной и всесвятой Богоматери, а это все равно что окунуться в воду после путешествия в жаркий день.
И если я заново рожусь на небесах, чего, наверное, не заслуживаю, тогда, может, все мои сомнения разрешатся. Раз я все еще помню тех, кого любила, значит, я жила не напрасно, иначе какой же смысл, если все забыто?
Я всего лишь старуха на чужбине, неученая, само уродство, но если б можно было разорвать руками грудь, я бы показала, каким огромным стало мое сердце от любви, горя и памяти.
6. Мустафа Кемаль (2)
Далеко от Эскибахче и Додеканеса, за Эгейским морем растет Мустафа. Его назвали в честь дяди, которого в детстве по неосторожности убил отец Мустафы. Ребенку поет песни негритянская нянька, чьи предки были рабами.
Семья переезжает к горе Олимп, где Али Ризе-эфенди — отцу, который служит таможенником на новой границе с Грецией, — приходит идея заняться лесоторговлей.
Мать Мустафы Зюбейде хочет, чтобы мальчик выучил наизусть Коран и стал хафизом. Она считает, он должен совершить паломничество в Мекку и стать ходжой. Мать хочет отдать сына в религиозную школу, а прогрессивный и либеральный Али Риза желает записать его в современную школу Шемси-эфенди. Побеждает Зюбейде, и мальчика принимают в религиозную школу, куда, приветствуемый криками новых однокашников, он прибывает с золоченой тростью и в белых одеждах, шитых золотом.
Здесь будут посеяны первые семена его пожизненного отвращения к религии вообще и исламу в частности. Изучение арабского языка он считает бессмысленной глупостью. Ученики обязаны сидеть на полу по-турецки, но однажды Мустафа встает.
— Сядь, — говорит учитель.
— У меня ноги затекли, — объясняет Мустафа.
— Сейчас же сядь, — приказывает учитель.
— Нет, — отвечает Мустафа. — Дети неверных так не сидят. Почему мы должны?
— Ты смеешь мне перечить?
— Да, смею перечить.
Учитель и Мустафа испепеляют друг друга взглядом, и тут весь класс поднимается со словами:
— Мы все смеем вам перечить.
Вскоре — вероятно, по приказу школьного начальства, — отец забирает сына и отдает его в современное либеральное заведение Шемси-эфенди.
Лесоторговля
Зюбейде перевозит семью в деревню, и Мустафа с сестрой радостно носятся по дядиной ферме, гоняют ворон с бобовых грядок, дерутся и крепнут от здоровых продуктов, выращенных на порыжевшей земле селений, где на крышах аисты вьют гнезда, а на выгонах пасутся волы.
Мустафа недоволен, что голова ничем не занята. «Я хочу в школу», — пристает он к матери; «Отдай меня в школу», — донимает он дядю Хусейна.
Как ни удивительно, его отправляют в местную школу греческого священника, но Мустафе греческий язык кажется отвратительным, а христианские мальчики заносчивыми и первобытными. Его отдают в школу имама, но ее религиозность вызывает в нем омерзение. Местная женщина предлагает свои услуги, но Мустафа отказывается учиться у особы женского пола. Мустафе находят гувернера, которого он объявляет невеждой. Мальчика посылают в Салоники в школу хафиза Каймака, но после жестокой порки за драку он туда больше не возвращается.
Мустафа рвется в военную школу, где носят нормальную современную одежду, а не удручающе старомодные шальвары с кушаком. Его дружок Ахмед замечательно выглядит в военной форме. Зюбейде запрещает мечтать об этой школе, потому что не ждет от военной карьеры ничего, кроме гибели и вечного отсутствия. Раз уж Мустафа не хочет быть священником, мог бы стать купцом и приносить в дом деньги.
Мальчик сговаривается с отцом Ахмеда, армейским майором Кадри, и без ведома матери сдает вступительные экзамены. Его принимают, и он ставит мать перед свершившимся фактом. Зюбейде отказывается отпустить его в школу, где требуется ее письменное согласие, и тогда Мустафа говорит:
— Когда я родился, отец подарил мне саблю, повесил ее над моей кроватью. Ясно, он хотел, чтобы я стал военным. Я рожден солдатом, им и умру.
Зюбейде почти согласна, но все еще колеблется, и тут ее посещает удивительно реальный сон, в котором Мустафа сидит на золотой подставке у самой верхушки минарета. Зюбейде бежит к нему, но слышит голос: «Если позволишь сыну учиться в военной школе, он останется наверху. Нет — его сбросят вниз». Весьма соблазнительно представить, как Мустафа нашептывает в ухо благочестивой матушке, когда она спит.
Он становится на редкость дисциплинированным учеником. Отказывается участвовать в детских играх, говоря, что предпочитает наблюдать. Играя в чехарду, не желает сгибаться, а требует, чтобы товарищи, раз им приспичило, перепрыгивали через него в полный рост. Ему всего двенадцать, но он проявляет поразительные математические способности. Учитель, которого тоже зовут Мустафа, назначает его старостой класса. Мустафа общается со старшими мальчиками больше, чем со сверстниками, учителя считают его упрямым и трудным ребенком. Он держит себя с ними на равных.