Бесовские времена
Шрифт:
Он решил навестить Даноли, но около его покоев столкнулся с Портофино, Альмереджи и Чумой. Все они столпились у двери.
— Он там, мы слышали, он там. Наверное, не может открыть, в обмороке…
Тяжелой рукой Тристано д'Альвелла надавил на дверь, Чума из связки ключей молниеносно вытащил нужный, провернул его в замке и все влетели в распахнутую дверь. Волосы зашевелились на голове Тристано д'Альвеллы, Ладзарино просто онемел, Песте выпрямился, Портофино перекрестился.
Альдобрандо Даноли стоял на воздухе, облаченный в бледное фосфоресцирующее сияние, исходившее от гаснущей у окна огромной фигуры с белоснежными крыльями, потоком света, казалось, осенявшими комнату. Свет погасал, и тело Альдобрандо, почти прозрачное, медленно опустилось на плиты пола.
Грациано тихо приблизился, опасаясь, что Даноли может упасть в обморок, но этого не случилось. Альдобрандо был тих, удивительно спокоен и благостен. Заметив у себя в комнате четверых, почти не удивился, но приветливо улыбнулся гостям. Тристано д'Альвелла был белее мела и хватал ртом воздух, в глазах его мутилось, Ладзаро Альмереджи вообще не мог пошевелиться, Песте молчал и только Аурелиано Портофино тоном, не лишенным любопытства, поинтересовался, что сподобился услышать граф от Архангела Михаила?
— Он… освободил меня. Я умираю. — Граф улыбнулся в ликовании.
Все молчали.
— Я видел Несказанный Свет и иду к Нему. Душа моя в радости, — Даноли медленно опускался на постель и голова его коснулась подушки. — Тристано, я спросил его о творящемся здесь ужасе. Он ответил: «Праведным будет дано понимание…» Не стоит город без семи праведников… — голос его слабел и погас. Все столпились у его постели. Лицо Даноли просияло, и он застыл на подушке мраморным изваянием.
Портофино молился, Грациано крестился, Альмереджи потрясённо молчал, д'Альвелла же громко вздохнул.
Затем слуга был отправлен за гробовыми принадлежностями, а Портофино, морщась, пробормотал.
— Так вот ты какова, зависть…
— Ну, полно тебе, Лелио, — покосился на него Чума. Он прекрасно понял, что Портофино восхищен царской кончиной Альдобрандо, — может, и ты сподобишься…
— Куда нам…
Впрочем, пароксизм зависти миновал в душе Портофино быстро, чему немало способствовала раздавшаяся реплика начальника тайной службы.
— Странно… — хрипло проговорил тот, — свят, конечно, но это же глупость несусветная…
— То есть? — повернулись к нему Грациано и Портофино.
— Он полагал, что в эти бесовские времена можно найти праведников? Он тронулся, прости меня, Господи… Где же их взять-то? Разве что в скитах горных где-то… Сказать такое! Он-то, конечно, чист был. А может, последний и был святой на земле.
Песте сообщил Тристано, что он законченный еретик, и донёс на него инквизитору. «Он сомневается в величии любви Божьей». Сам Чума считал, что его дружок Аурелиано — вполне удовлетворяет предписанным условиям. Портофино, напротив, отметил, что если и искать в замке праведников, то его дружок Чума — вот достойный пример добродетели. Песте смутился, Ладзаро Альмереджи всё ещё не произнес ни слова, Тристано же д'Альвелла тяжело вздохнул. Этот так тихо и божественно спокойно ушедший был причиной его боли. Даноли заставил его задуматься о вещах неприятных и болезненных, потаённых в нём, точно в колодце. Он изменил его, вернув к чему-то важному, исконному. Это и есть удивительное дело святых в этом мире. Они, и только они способны изменять людей, исправлять души, очищать сердца.
Но думать, что их десятки?
Тело Альдобрандо отнесли в церковь. Дженнаро Альбани только бросил на лик умершего мимолетный взгляд и улыбнулся, ни о чём не спросив. Казалось, он ждал этого. Портофино не спешил с похоронами, заявив, что отпевание состоится на следующий день. Альмереджи тихо ушёл. Чума, д'Альвелла, Портофино и Дженнаро Альбани тоже вышли из храма. Они миновали коридор и остановились у двери Чумы, который отпер её и убедился, что супруга на месте, потом пригласил всех к себе и все молча вошли. Расставаться почему-то не хотелось: смерть Даноли, столь благостная и светлая, странно объединила их. Грандони достал корзину с вином, коротко проронив супруге, что скончался граф Альдобрандо Даноли. Та не издала ни звука, удивленно рассматривая лица вошедших — просветленные и спокойные. Просветлело и обычно смуглое лицо испанца. Чума тихо поведал ей о последних словах Альдобрандо.
— Как это? Почему? — Тристано д'Альвелла недоуменно пожал плечами. — Один проходит по земле, подлинно, трости надломленной не переломив, не загасив льна курящегося, а другой за неполный месяц семь человек в гроб загоняет. И ни следа, ни зацепки не оставляет…
Дженнаро Альбани удивился.
— Как же не оставляет? Ведь по деянию осознается и творящий. Творится ужас бесовский — значит, бесы в образе человеческом творят его.
— И вы можете назвать этого беса, Дженнаро?
Альбани побледнел.
— Я… я не могу. Я боюсь.
— Но, постой, Тристано. Кое-что ведь понять удалось, — поморщился Портофино, — ты выяснил обстоятельства, Чума благодаря супруге догадался о мотивах, и только я один, тупица, ничего не сделал…
Но тут Чума обернулся к Дженнаро Альбани.
— Чего вы боитесь, Ринуччо? Вы боитесь убийцу? Или боитесь… назвать его?
Дженнаро Альбани утомлённо потер лицо руками.
— Мы… до моего отъезда и после возвращения беседовали в храме с графом Даноли. Он видел бесов. Говорил, что на дороге в Урбино встретил монаха. Тот слышал бесовские речи. Я не вижу бесов и не слышу их. И в то же время… — Дженнаро тяжело сглотнул, — я вижу их и слышу… Я слышу… я поминутно слышу бесовские речи и иногда вижу бесовские личины… на людях. Убийца говорил со мной до моего отъезда. На террасе у башни Повешенной на философских посиделках. Вы тоже оба были там, Грациано. Там… были бесы.
Песте закусил нижнюю губу и оседлал стул, привычно поставив его спинкой вперед. Он помнил тот разговор на башне и, подняв глаза на Лелио, шут понял, что и Портофино вспоминает тот вечер. Лицо Аурелиано напряглось, черты обострились.
— Помню. Джиральди. Альберти. Валерани. Альмереджи… — Зло отчеканил инквизитор. — Помню. — Мессир Портофино и вправду помнил безбожные речи высокопоставленных придворных. Такое он не забывал. — Вы полагаете, Дженнаро, что это кто-то из них? Почему? Десятки дураков роняют новомодные глупости, нисколько не задумываясь над смыслом сказанного и следствиями, из него вытекающими…
— Да, по счастью, — спокойно кивнул Дженнаро Альбани. — Я же сказал, я боюсь. Боюсь опорочить человека страшным обвинением, основанием которому только внутренняя уверенность и больше ничего. Мои подозрения — грёзы, отголоски предутренних снов, проблески странных откровений в часы молитв…
— Но мессир Альдобрандо, — задумчиво обронила Камилла, — никогда ничего случайного не говорил. Он сказал, не стоит город без семи праведников и праведным будет дано понимание… Значит, надо собрать их.