Бесплодные земли
Шрифт:
Она снова умолкла, глядя в огонь. Губы ее дрожали. А когда она вновь подняла глаза, Эдди с Роландом заметили влажный блеск — слезы.
— Да, я плачу, но пусть это вас не обманет. Я помню, как я это делала, и помню, что мне это нравилось. Я плачу, наверное, потому, что знаю: если бы обстоятельства не изменились, я бы так продолжала и дальше.
Роланд, похоже, вновь обрел что-то от прежней своей безмятежности, почти сверхъестественного своего спокойствия.
— У нас дома была поговорка, Сюзанна: «Мудрый вор
— Что мудрого в том, чтобы тырить дешевые безделушки? — резко проговорила Сюзанна.
— Тебя хоть раз поймали?
— Нет…
Роланд развел руками, словно бы говоря: «Ну вот видишь».
— То есть, для Детты Уокер Отстойник — это какое-то нехорошее место? — уточнил Эдди. — Я правильно понял? Потому что оно ощущалось дурным.
— И дурным, и хорошим одновременно. В этих местах была сила… там она… заново создавала себя, если так можно сказать… но это были потерянные места. Но ведь это никак не связано с призрачным мальчиком Роланда, правда?
— Может, и нет, — сказал Роланд. — Видишь ли, здесь у нас, в этом мире, тоже есть Отстойник. И у нас это тоже слэнг. Но значения очень близки.
— И что оно у вас значит? — уточнил Эдди.
— Все зависит от конкретного места и ситуации. Оно может значить помойку. Или бордель. Или игорный дом. Или то место, куда приходят жевать бес-траву. Но самое распространенное его значение — так же самое простое.
Он внимательно посмотрел на Сюзанну и Эдди.
— Отстойником мы называем такие места, где нет ничего. Пустынные земли. Мертвые земли.
На этот раз Сюзанна подбросила в костер побольше дров. Не мигая, на юге сияла Древняя Матерь. Еще со школы Сюзанна знала: раз не мигает, значит, это планета, а не звезда. «Венера? — спросила она себя. — Или здешняя солнечная система — тоже другая, как и все в этом мире?»
Снова ее охватило чувство нереальности происходящего… что все это — сон. Просто сон.
— Давай дальше, — сказала она. — Что было потом, когда этот голос предупредил тебя насчет мальчика и Отстойника?
— Я запустил руку в дыру в стене, откуда сочился песок, как меня и учили делать, если вдруг нечто подобное произойдет со мной. Вынул оттуда челюсть… не эту… другую. Она была больше. Намного больше. Принадлежала, вне всяких сомнений, кому-то из Древних.
— И куда она делась? — тихо спросила Сюзанна.
— В одну из ночей я отдал ее мальчику. — Отблески пламени раскрасили щеки стрелка оранжевыми жаркими пятнами плящущими тенями. — Как оберег… своего рода талисман. Потом, когда я почувствовал, что она свою службу уже сослужила, я ее просто выбросил.
— Тогда это чья челюсть, Роланд? — спросил Эдди.
Роланд поднес кость к глазам, задумчиво и долго смотрел на нее потом уронил руку.
— Потом, после Джейка… после того, как его не стало…
— Уолтера, — уточнила Сюзанна.
— Да. У нас был разговор… долгий разговор. Где-то на середине его я уснул, а когда я проснулся, Уолтер был мертв. Мертв уже сотню лет, если не больше. От него ничего не осталось — лишь кости, и так было, наверное, справедливо, раз уж мы пришли в место костей.
— Да уж, действительно долго вы с ним говорили, — сухо заметил Эдди.
При этом Сюзанна слегка нахмурилась, но Роланд лишь кивнул.
— Долго, — бросил он, глядя в огонь.
— Ты отправился в путь на рассвете и в тот же день, вечером, вышел к Западному морю. А ночью на берег повылезли эти омары, так? — спросил Эдди.
Роланд снова кивнул.
— Да. Но прежде, чем я покинул то место, где мы с Уолером говорили… или грезили… или что мы там делали, я не знаю… я забрал себе это. — Он поднял челюсть повыше, и оранжевый отсвет снова сверкнул на ее зубах.
Челюсть Уолтера. От этой мысли Эдди весь похолодел. Кость из черепа человека в черном. Запомни это, Эдди, мой мальчик… в следующий раз, когда ты начнешь убеждать себя, что Роланд, скорей всего, самый обычный парень… Все это время он таскал с собой кость человека, точно этакий… людоедский трофей. Го-о-о-споди.
— Я даже помню, о чем я подумал, когда ее брал, — продолжал Роланд как ни в чем ни бывало. — Я хорошо это помню. Это, быть может, единственное за столько времени воспоминание, которое не раздвоилось. Я подумал: «что-то я просчитался, не стоило мне выкидывать эту кость, что сама пришла ко мне в руки, когда я нашел парнишку. Но ее мне заменит эта». А потом я услышал смех Уолтера — недобрый смех. И его голос тоже.
— И что он сказал? — подалась вперед Сюзанна.
— «Слишком поздно, стрелок. Слишком поздно… теперь удача изменит тебе — отныне и до конца вечности… таково твое ка».
— Ну хорошо, — высказался наконец Эдди. — В суть парадокса я въехал. Память твоя разделилась…
— Не разделилась, а раздвоилась.
— Ладно, пусть раздвоилась. Это почти что одно и то же.
Эдди поднял с земли прутик и начертил на песке рисунок.
Потом указал на линию слева:
— Вот твоя память до того момента, когда ты пришел на дорожную станцию… одна линия, видишь?
— Да.
Эдди указал на линию справа.
— А это — после того, как ты выбрался из-под гор и пришел к тому месту костей, где тебя дожидался Уолтер. Линия тоже одна.
— Да.
Эдди обвел середину рисунка неровным кружком.
— Вот что тебе нужно сделать, Роланд… убрать эту двойную линию. Окружи ее мысленно крепким высоким забором и просто забудь. Потому что оно ничего не значит и ничего не меняет. Его нет. Все прошло…