Беспокойник
Шрифт:
Пресса всего мира строила догадки о причинах катастрофы и высказывала весьма противоречивые гипотезы о том, где искать виновных.
Полиция Амазонии на всякий случай арестовала лидеров ультраправых и коммунистов. Из соседних стран приехали знаменитые детективы. Но, увы, следы таинственного зеленого самолета так и не были обнаружены.
12 ноября — день взрыва на стадионе — было объявлено днем национального траура.
Тем временем жизнь в городе входила в привычное русло.
На страницах газет некрологи знатных горожан, крупных финансистов, известных киноактеров и государственных деятелей, погибших 12 ноября,
Замелькали фотографии очаровательной сеньоры Лючии, ставшей после гибели отца и дяди самой богатой невестой Амазонии.
В департаментах оживленно обсуждали новые кандидатуры на посты директоров — ведь на матче 12 ноября присутствовало много высших чиновников.
После памятного черного воскресенья на каждом предприятии столицы остановилось по нескольку станков, а в магазинах недосчитывалось продавцов, а в офисах фирм пустовали некоторые столы служащих. Но так как в стране была огромная армия безработных, то уже на третий день за станки и прилавки стали новые люди, а в офисах фирм пронырливые чиновники заняли должности, о которых они раньше мечтали только в сладком сне, а освободившиеся вакансии заполнили учтивые молодые люди с университетскими дипломами.
Вечерами в ресторанах певцы пели модное танго «Я убит в черное воскресенье», и все дамы полусвета плакали за столиками. Впрочем, они научились плакать без слез: ведь слезы старят, а надо было думать о новых любовниках.
Кардинал Ривольеро на торжественной панихиде сказал, что взрыв 12 ноября — это, бесспорно, наказанье Божье за грехи и атеизм, и призвал молиться за спасение душ погибших и ныне живущих. В частной беседе с одним министром кардинал Ривольеро весьма осторожно выразился в том смысле, что, дескать, еще одно такое воскресенье — и страна была бы спасена от безбожников и коммунистов.
Дон Михаэль, генерал в отставке, обидевшийся утром 12 ноября на весь свет за то, что никто не смог достать ему билет на стадион (»Конечно, как вышел в тираж, то все друзья отвернулись»), вторую неделю сидел у телефона, обзванивая знакомых: «Дона Педро, пожалуйста... Погиб? Ах, какое несчастье!» Генерал клал трубку и минут двадцать беззвучно хихикал. Потом шел к буфету, выпивал рюмку, снова подходил к телефону и, набрав новый номер, очень проникновенно и грустно спрашивал: «Полковника Рафаэлло, пожалуйста... Погиб? Какое несчастье!» Генерал клал трубку, и снова на полчаса его охватывал приступ неистового веселья.
В семьях рабочих и мелких служащих горе было беспробудно. Но дети играли на задворках в ковбоев и требовали вечером жареных бобов. Матери надевали старые платья и шли на поденную работу — надо было как-то жить дальше. Новыми нищими страну не удивишь, а газеты почему-то предпочитают не писать о нищете.
Траур носили на каждой улице, почти в каждом доме. Но в Амазонии слишком ярко светит солнце, а пляж Кабы-кабана лучший в мире, а на вечерние улицы выходят самые красивые девушки, и, попав в толпу стройных сеньорит с зелеными и оранжевыми волосами, прохожий думает, что он участвует в каком-то нескончаемом блистательном карнавале.
Стадион покрасили, сменили кое-где обуглившиеся перила, и в конце декабря состоялся матч между «Ботафого» и «Васко да Гама». Было очень трудно достать билеты, потому что обе команды по-прежнему претендовали на первое место — гибель двадцати двух игроков не сказалась на
Как и в то «черное воскресенье», зрители сидели на верхних ступеньках лестниц и продавцы мороженого и прохладительных напитков, сгрудившись в проходах и забыв о торговле, подбадривали криками свою команду: ведь счет, как и тогда, был 1:1.
«Ботафого» наседала. Молодой центрфорвард Кутиньо делал черт знает что. Он начисто запутал своими хитроумными финтами защиту «Васко да Гама». Кутиньо старался. При живом Армандо ему бы еще лет пять играть за дубль, а теперь его поставили в основной состав, и он сразу развернулся. Специалисты, наблюдая за его игрой, утверждали, что ему обеспечено место в сборной.
Когда мяч откатывался к центру поля и гул трибун несколько смолкал, молодые люди в модных костюмах успевали сообщить своим дамам подробности взрыва 12 ноября. Впечатлительные юные женщины ахали и вздыхали, а их кавалеры испытывали какое-то тайное удовольствие, рассказывая вновь и вновь о страшной бомбе. Ведь они сидели на том же стадионе, на тех же скамейках. Ведь в то черное воскресенье они спокойно могли бы оказаться на месте погибших и поэтому сейчас чувствовали себя чуть ли не национальными героями.
2. ПРОСТО ВОЛШЕБНИК
— Любой испугается, — возразил я, — если из шкафа вдруг неожиданно высунется рука или, когда сидишь и отгадываешь кроссворд в тиши кабинета, на тебя с абажура спрыгнет черная кошка.
Но Сильвестре не согласился. Он вообще очень упрямый парень, этот Сильвестре. Я с ним познакомился случайно, час тому назад, и весь этот час он со мной спорил.
— Вы позовете полицию, подумав, что забрался вор, — сказал Сильвестре. — Что касается кошки, то вы во всем обвините соседа.
— А как же иначе? — возмутился я.
— Вот, а я что говорил? — сказал Сильвестре.
Мы сидели на втором этаже бара «Альбинос». Наступила моя очередь заказывать, и я попросил два кофе. Пока, официант пропадал у стойки, я смотрел через барьер вниз на дорогу, где изредка на бешеной скорости проносились машины. Слава Богу, было не очень жарко, и нам повезло, что мы достали столик у барьера на открытой веранде, и день вроде складывался удачно, только вот собеседник мне попался упрямый. Встречаются же такие типы, которые что только не придумают, лишь бы испортить человеку настроение.
— Смотрите, сейчас что-то будет, — сказал Сильвестре.
Нечего было ему соваться, потому что я тоже заметил, как две машины, одна красная «импала», другая черная, «кадиллак», вылезли на середину шоссе и так, не сворачивая, неслись навстречу друг другу. Я не успел зажмуриться (почему-то подумал, что осколки стекла и металла могут поранить мне глаза), как черный «кадиллак» взлетел на воздух, перепрыгнул через «импалу», спустился на шоссе и, визжа и приседая, юзом заскользил наискосок к обочине. В «импале», наверно, тоже нажали на тормоз, ибо она остановилась метрах в двадцати на другой стороне шоссе. Водители выскочили одновременно, один толстый, в белом костюме, другой еще толще, в спортивной рубашке, и бросились, размахивая кулаками, на середину шоссе. Тут же остановились еще машины. Подъехал полицейский мотоцикл. Полицейский забрал у обоих водителей права, а те кричали непристойные ругательства, обвиняя друг друга в нарушении правил уличного движения.