Беспощадная истина
Шрифт:
После того как мою руку подняли в знак победы, телевизионный комментатор взял у меня на ринге интервью.
– Майк, ты должен быть очень доволен тем, что твоя карьера так успешно развивается.
– Отвечу: да, я доволен. Я дрался здесь с парнями, которые были по возрасту, как я, но я оказался на высоте, я был лучше их. Потому что я более дисциплинирован. Я знаю, как справляться со своими проблемами в первую очередь психологически, а затем уже физически. Так что, мое преимущество перед ними психологического характера.
– Как ты чувствовал себя в конце боя после победы над Брауном?
– Я
Возвращаясь на восток, я заехал к себе домой в Браунсвилл. Все в районе уже видели по телевидению, как я нокаутировал Келтона Брауна. Многие из тех парней, которые раньше унижали меня, подходили ко мне на улице.
– Эй, Майк, что-нибудь нужно? Если что-нибудь потребуется, скажи, я сделаю, – говорили они.
Раньше они надирали мне задницу, а теперь лизали ее.
Но настоящим зрителем для меня была моя мама. Я хотел поделиться с ней своей радостью.
– Мама, я – величайший боксер в мире. Нет такого человека, который мог бы побить меня, – сказал я.
Мама жила в сыром, обветшалом, покосившемся многоквартирном доме. Она просто смотрела на меня, пока я рассказывал о себе, словно я был богом.
– А помнишь Джо Луиса? Всегда есть кто-то лучше, сынок, – произнесла она.
Я посмотрел на нее в ответ и холодно возразил:
– Со мной такого никогда не случится. Я лучше всех остальных. Я – самый лучший.
Я был совершенно серьезен, потому что именно так Кас промывал мне мозги. Моя мать никогда еще не видела меня таким. Я всегда вызывал отвращение, постоянно пялился в угол. А теперь у меня было чувство собственного достоинства и гордость за себя. Раньше от меня пахло травкой или спиртным. Теперь мое тело было накачано, я был безупречен. Я был готов завоевать весь мир.
– Нет такого человека в целом мире, который мог бы побить меня, ма. Вот подожди, твой сын будет чемпионом мира, – хвастался я.
– Ты должен быть смиренным, сынок. А ты не смиренный, ты не смиренный. – Она покачала головой.
У меня был небольшой пакет, из которого я достал вырезки статей о том, как мне вручали золотые медали, и передал ей.
– Вот здесь, мама. Ты можешь здесь прочитать обо мне.
– Я прочту это позже, – сказала она.
Остаток вечера она со мной не разговаривала. Она просто произносила: «Хм-м» – и смотрела на меня с беспокойством, словно хотела спросить: «Что эти белые люди сделали с тобой?»
Я вернулся в Катскилл, чувствуя себя на вершине мира. Я был избалованным представителем верхушки среднего класса. Спустя несколько месяцев Кас сказал мне, что моя мать больна. Он не сообщил мне никаких подробностей, но мой социальный работник узнал, что у матери была последняя стадия рака. В тот же день мне позвонила сестра.
– Навести маму, – сказала она. – Она себя неважно чувствует.
Я видел мать несколько недель назад, у нее было что-то вроде инсульта, и одна сторона лица была парализована, но я не знал, что у нее рак. Единственное, что я знал, – это то, что Рак был моим астрологическим знаком. Я понимал, что что-то было не так, но не имел никакого понятия, что это может быть связано с угасанием.
Но когда я попал в больницу, я был в шоке. Мать лежала в постели, стонала, при этом была без сознания. На нее было больно смотреть. Ее глаза ввалились, кожа туго стянула череп, она совершенно исхудала. Простыня сбилась, и обнажилась часть ее груди. Я поцеловал ее и укрыл. Я не знал, что делать. Я еще не встречал никого, у кого был рак. Вспоминая фильмы, я ожидал увидеть что-то вроде: «Я люблю тебя, но сейчас я ухожу от тебя навсегда, Джонни». Я думал, что у меня будет возможность поговорить с ней и попрощаться с ней прежде, чем она умрет, но она не приходила в сознание. Поэтому я вышел из больничной палаты и больше туда не возвращался.
Каждый вечер, возвращаясь домой, я говорил своей сестре, что навещал маму и что она выглядела хорошо. Я просто не хотел иметь дела с больничной обстановкой, это было слишком мучительно. Вместо этого я пустился во все тяжкие, вернувшись к квартирным кражам. Я встретился с Баркимом и некоторыми другими парнями, которых я знал в районе, и мы ограбили несколько домов.
Однажды вечером перед тем, как идти грабить очередной дом, я показал Баркиму фотоальбом, который я привез из Катскилла. Там были мои фотографии с Касом и Камиллой, а также мои школьные фотографии с белыми ребятами.
Посмотрев их, Барким не мог прийти в себя.
– Эй, Майк, ты меня без ножа зарезал. Они там строят тебя? Называют «ниггером»?
– Нет, они мне как семья. Кас убьет тебя, если ты скажешь такое про меня, – ответил я ему.
Барким покачал головой.
– И что ты здесь делаешь, Майк? – спросил он. – Возвращайся туда, к этим белым. Блин, чувак, эти белые любят тебя. Разве ты не видишь это, ниггер? Чувак, меня бы белые так любили! Вали отсюда к ним, чувак. Здешнее дерьмо не для тебя.
Я много размышлял о том, что он сказал. Здесь я, двукратный национальный чемпион, по-прежнему грабил дома, потому что просто вернулся к тому, кто я есть. Каждый вечер я пил, курил «ангельскую пыль» [54] , нюхал «кокс» [55] и таскался на местные танцы. Делал все, чтобы заглушить мысли о матери.
Моя сестра все время говорила мне: «Ты приехал, чтобы повидаться с мамой. Не увлекайся, ты здесь не для игр».
Однажды вечером мы втроем – я, Барким и его девушка – шли через одну из новостроек Браунсвилла и увидели пару моих прежних приятелей, игравших в кости. Барким был также с ними дружен, но не остановился, чтобы поговорить с ними, а продолжал идти. Я подошел, чтобы поздороваться, и они спросили: «Что надо, Майк?» И смотрели на меня очень недоверчиво. «Поговорим позже», – добавили они затем. У меня было предчувствие, что случилось что-то плохое, что кто-то умер или отнял у них много дерьма.
54
«Ангельская пыль» – смесь кокаина, морфия и героина.
55
«Кокс» – кокаин на сленге.