Беспощадный. Не русские идут
Шрифт:
Он закрыл дверцу машины и быстро зашагал прочь, сутулясь, прихрамывая, надвинув шапку на лоб.
Замершие в столбняке прохожие, не успевшие ничего понять, молча смотрели то на его спину, то на машину с разбитыми стеклами и четверкой омоновцев – если судить по форме, – истекающих кровью.
Вместе с ними стоял возле темно-синей «БМВ» высокий мужчина с прозрачно-голубыми, буквально светящимися глазами и тоже смотрел вслед Данилину…
Буй-Тур
Сон был неглубок и неприятен: Гордей никак не мог найти свои трусы и вынужден был прикрываться от прохожих подолом тельняшки. Затем он
Чем закончилось хождение по бесконечным темным коридорам, Гордей так и не узнал, он проснулся. Привычно прикинул время пробуждения, потом глянул на часы: пять минут седьмого. Будильник организма отставал от жизни, но не на много, как раз на пять минут. Что ж, его можно понять, время в камере движется с другой скоростью, нежели на воле.
Он полежал на топчане, прикрытом тонким и жестким тюфяком. Вспомнил сон. Неизвестно, чем был навеян этот сон, однако он почти в точности соответствовал ситуации, случившейся с другом детства Гордея, Толиком Шкодиным. Тот учился в Брянском машиностроительном институте, жил в общаге и однажды, выйдя ночью из комнаты по малой нужде, после обильного потребления алкогольных напитков, забыл номер комнаты и долго скитался по этажам общежития в одних трусах…
Гордей невольно улыбнулся, припомнив этот случай, покачал головой. В его положении скитания по коридорам исключались принципиально, ибо находился он на базе ППП в Благоеве, располагавшейся на территории профилактория Минобороны, в отдельном «номере», переоборудованном под камеру предварительного заключения. Буй-Туру даже в голову не приходило, что на базе есть такие «комфортные апартаменты», предназначенные для содержания под стражей людей. Узнал он об этом только по прибытии на базу, после того, как за ним пришли угрюмые сотрудники службы охраны ППП, посланные воеводой.
Без лишних слов полковника поместили в камеру, и с тех пор прошли сутки, но никто к нему так и не пришел, чтобы объясниться, если не считать тюремного сторожа, трижды приносившего еду и питье.
Впрочем, Гордей не испытывал особых тревог, не считая себя виноватым в каких-то грехах. Единственным прегрешением, в котором его могли обвинить, было, по его мнению, решение отпустить костромского учителя физкультуры Данилина, но и оно имело вполне веские основания. Доказательств вины учителя Гордею так и не представили. К своему же нынешнему положению он относился философски, веря, что темная полоса в его судьбе в конце концов минует. А если нет – значит, он того заслужил. Хотя не сделал ни одной ошибки, ни одного неверного шага, за который было бы стыдно. Он честно принял принципы и законы жизни Русского национального ордена и осознал важность деятельности службы ППП.
Первым его заданием было «хирургическое лечение» фашиствующих русских националов из Нацединства, щеголявших в нацистской форме со свастикой. Управляли этой организацией явные провокаторы, поставившие целью измазать грязью, дискредитировать русское национальное движение и потому организовывающие погромы, побоища и преследование инакомыслящих. Именно их группа Гордея и ликвидировала, дав тем самым возможность оставшимся в живых «здоровым» лидерам движения осознать свое настоящее предназначение и поставить истинно значимые цели, такие, как величиеРоссии.
После скинхедов Буй-Туру поручили несколько «мелких» дел: изувечить отца четырехлетней дочери, которую тот садистски мучил в отсутствие матери (суд его оправдал, так как отец оказался высокопоставленным
Потом были другие задания: группа «мочила» всех, кто смог подкупить прокуроров и судей и уйти от возмездия за совершенные преступления. Особенно Буй-Тур не щадил именно эту категорию нелюдей, а также работников правоохранительных органов, пошедших на сговор с преступниками. Их он убивал жестоко! Но и в этом винить его было трудно. Слишком многих потерял этот человек, слишком много пережил, и душа его почти умерла, покрылась панцирем ненависти к отморозкам и бандитам, а также к их пособникам. Излечить эту ненависть могло только время. Или любовь. Но женщины, способной разбудить сердце и душу Буй-Тура, он пока не встретил. Хотя кое-какие подвижки в тлеющей под слоем гнева, презрения и цинизма душе уже были налицо: учителя Данилина Гордей просто пожалел, хотя мог бы и не разбираться в ситуации, а просто выполнить приказ начальства. И вот теперь ему представилась возможность разобраться в своих чувствах, мыслях и отношениях с начальством и самим собой, чтобы потом спросить с себя по полной программе: готов ли он и дальше беспрекословно выполнять задания князя или позволить себе прежде думать, а потом выполнять.
«Интересно, что они мне сделают? – подумал Гордей. – Понизят в звании? Переведут в группу рядовым? Объявят выговор? С занесением в брюшную полость…»
Буй-Тур усмехнулся: ладно, посмотрим. Еще не вечер. Как известно, безвыходных положений не бывает. В крайнем случае можно будет уволиться из рядов ППП по собственному желанию. Или не по собственному. Если такое положение предусмотрено кодексом ордена. Но казнить людей без разбора, без доказательств их вины он не станет.
Незаметно он уснул и проспал почти до обеда. Проснулся от металлического позвякивания.
У двери камеры послышалась возня, заскрежетал ключ в замке. Дверь распахнулась, и в камеру вошли двое: высокий мужчина с волевым, тщательно выбритым лицом и холодными, стального цвета глазами, с рыжей шевелюрой, и парень чуть ли не вдвое ниже его, коренастый, с тяжелыми плечами борца-профессионала. Судя по отсутствию мысли на его плоском лице с монголоидными чертами, он был телохранителем рыжеволосого. Вслед за ними в камере появился еще один визитер – воевода Спирин.
– Здрасьте, – сел на топчане Буй-Тур, широко повел рукой. – Располагайтесь поудобнее, гости дорогие, будьте как дома.
– Знакомьтесь, Гордей Миронович, – сказал Спирин извиняющимся тоном. – Это Алексей Харлампиевич, князь улуса национального возрождения, отвечает за работу ППП.
Буй-Тур помедлил, но поднялся, кинул подбородок на грудь.
– Полковник Буй-Тур, командир группы «Сокол».
– Уже не полковник и не командир, – густым красивым баритоном произнес князь, разглядывая лицо Гордея так, будто собирался дать ему пощечину.
– Вот как? – поднял брови Буй-Тур. – Это за что же мне такая немилость? Неужели проштрафился по-крупному?