Беспощадный. Не русские идут
Шрифт:
Он подождал продолжения.
– Что?
– Существующее положение вещей. Жизнь Янки. Геннадий ей не пара. Всего хорошего.
В трубке послышались гудки отбоя.
– Он и мать достал… – вслух проговорил Тарасов. – Что ж, спасибо за совет, мамуля. Я им, пожалуй, воспользуюсь. Пора окончательно отвадить этого козла ходить в наш огород.
Подумав, он набрал номер телефона Грозы:
– Лейтенант, ты сильно занят?
– Собираюсь завалиться спать. Вот только пивка хлебну. А что?
– Собери ребят и подъезжай с ними к саду Баумана.
–
– Вы нужны мне лично. Увидите меня, сразу не подходите, но будьте рядом. Может быть, ваша помощь и не понадобится. Однако этот наглец уважает только силу, поэтому стоит эту силу показать, чтобы он запомнил на всю жизнь.
– Ты кого имеешь в виду?
– Одного очень нехорошего человека.
– Понял. Через час будем на месте.
Тарасов потрогал щетину на подбородке, взялся было за бритву, но потом решил не тратить время на прихорашивание. Вид у него был еще тот: глаза ввалились, нос заострился, щеки впали, колючая поросль усеяла подбородок – сразу видно, серьезный мужчина. Лучше с таким не связываться.
Владислав усмехнулся и начал переодеваться.
Через сорок минут он оставил машину возле метро и направился к саду имени Баумана, на территории которого проходил международный фестиваль и выставка ледовых скульптур «Сказки народов мира». Яну Тарасов не осуждал. Они еще неделю назад договаривались посетить выставку, но потом он улетел на задание, а она, не дождавшись его возвращения (он даже позвонил только один раз – из Германии), приняла, очевидно, предложение Геннадия. Хотя мог быть и другой вариант: бывший друг-любовник (мужем назвать его не поворачивался язык), поддерживаемый отцом Яны, просто заставил ее пойти с ним силой.
Нынешний сад имени Баумана некогда представлял собой усадьбу Голицыных. Потом она на некоторое время попала в собственность московских купцов. В начале двадцатого века князь Голицын Николай Дмитриевич выкупил свою бывшую усадьбу на Старой Басманной и передал ее Москве для устройства городского сада. В советские времена к саду присоединили территории трех соседних усадеб, и здесь появились грот, горка и вековые дубы. Имя саду дали автоматически: все вокруг носило имя знаменитого революционера – район, станция метро и памятник. На эстраде сада часто проходили концерты, устраивались танцы для молодежи и по вечерам показывали кино.
В начале девяностых годов прошлого века вокруг этого уголка патриархальной Москвы развернулось настоящее сражение, инициированное желающими его купить. Но жители района отстояли свое достояние, и сад начал возрождаться. Практически каждый год здесь проходят массовые гулянья и проводятся праздничные мероприятия. Выставка ледовой скульптуры была одним из таких мероприятий, на которое съезжались не только жители Москвы, но и гости из других городов России.
За резной чугунной оградой сада появилась чудесная сказочная страна. Ледяные сфинксы, драконы и чудовища располагались рядом с добрыми волшебниками, Снегурочками, Дедами Морозами, принцессами и невиданной красоты дворцами и цветочными композициями,
Яну он увидел неожиданно.
Девушка стояла у двухметрового ледяного самовара, уйдя мыслями в себя. На ней была синего цвета дубленка с голубым мехом несуществующего животного, голубой пушистый шарфик, стягивающий волосы, и голубые сапожки. Руки она прятала в такого же цвета муфту. Рядом с ней никого не было. Но, судя по обреченному виду девушки, ее приятели-конвоиры находились где-то поблизости. Зрители подходили, разглядывали самовар, шутили или восхищались, смеялись, брели дальше, а она все смотрела перед собой как зачарованная и ничего не замечала.
Тарасов подошел к ней, молча стал рядом, глядя на светящийся самовар.
Яна продолжала стоять в той же позе. Глаза ее были широко раскрыты, но вряд ли она что-либо видела. Потом она все-таки почувствовала чье-то присутствие, бросила на Владислава косой взгляд, тут же отвернулась… и снова медленно повернула голову к нему. С минуту смотрела, вспоминая, будто всплывала из глубин океана непонимания, и вдруг с тихим сдавленным вскриком «Роман!» бросилась к нему на шею.
– Осторожно, – недовольно проговорил Тарасов, пытаясь удержать рванувшееся галопом сердце. – Уколешься, я уже год не брился. Привет. Вот, случайно проходил мимо, дай, думаю, загляну в сад. Такая неожиданная встреча.
– Это ты! – выдохнула она, прижимаясь к нему всем телом. – Это действительно ты! Приехал! Господи, как же я тебя ждала! Ты не представляешь!
– Я звонил, но твой мобильник почему-то молчит, как партизан.
– Геннадий разбил его… уведи меня отсюда! Они пошли за пивом и сейчас придут.
– Не бойтесь, сударыня, я здесь, с вами, и все теперь будет хорошо. Хотелось бы посмотреть на выставку, великолепное зрелище.
Она зябко передернула плечами.
– Я уже насмотрелась, не хочу больше. Пошли отсюда, пожалуйста.
– Как скажешь.
– Ни хрена себе! – раздался сзади чей-то удивленно-язвительный голос. – Стоило ее оставить на минуту, как она хахаля нашла!
Тарасов оглянулся.
Раздвигая поток гуляющих по саду людей, к ним подходили четверо парней в меховых шубах и вязаных шапочках. Один из них, без шапки, с гривой рыжих волос, держал в руках две банки пива. Это был Геннадий.
– Ба, знакомые лица, – продолжал компаньон отца Яны с кривой ухмылкой. – Наш ухажер заявился. Как говорится, на ловца и зверь.
Тарасов вспомнил фразу из речи одного из депутатов Госдумы: «Водка помогает нам вести нормальный образ жизни».
Глаза Геннадия сузились. Несмотря на состояние «подшофе», он заметил легкую усмешку, скользнувшую по губам Тарасова.
– Что ухмыляешься, каратист? Давно не били? Так мы ща исправим упущение. Я же тебя предупреждал: не лезь к моей бабе!
– Я тоже предупреждал, – тихо проговорил Владислав, сатанея. – Очевидно, поганец, ты не понял. Это последняя капля!