Беспощадный
Шрифт:
Ну почему она так сглупила, что поехала с Беном Смитом? Сожаления, однако, не помогли. Шей в уме составила список дел. Сначала умыться и расчесать волосы. Поесть. В жестянке осталось немного галет. Может, в животе не будет так пусто. Затем почитать книгу. Или вновь попытаться нарисовать Тайлера. Или даже ту мышку. А вдруг хотя бы таким способом она сумеет вернуть зверька? Ей не понравилось, что опять накатило отчаяние.
Интересно, как долго закрыто окно? Который теперь час? Сквозь щели в хижине просачивался свет, но что сейчас – утро или полдень? Шей вздохнула,
В тюрьме, должно быть, он чувствовал себя точно так же. Хорошо бы так много не думать о нем, хотя скорее всего это естественно. Сейчас она от него в полной зависимости. Но кроме этого было еще что-то… то, что она возненавидела и не понимала: сжатая пружина внутри, необъяснимая зачарованность чем-то опасным и непредсказуемым в жизни, которая еще два месяца назад была абсолютно предсказуема.
Шей сняла с огня котелок, умылась и начала расчесывать волосы, когда услышала, как в висячем замке на двери поворачивается ключ, затем последовал короткий стук и пауза.
По крайней мере, тюремщик оказался в какой-то степени джентльменом. Она ожидала, что он просто войдет без всяких церемоний.
Стук повторился, затем дверь открылась, и в темную хижину ворвался солнечный свет, который чуть не ослепил ее, а его очертил черной тенью.
Рука ее замерла на секунду, прежде чем опуститься. Девушка сидела на кровати с распущенными по пояс волосами. Она чувствовала себя ужасно беззащитной и беспомощной.
Постепенно ее глаза привыкли к свету, и хотя вошедший не уменьшился ростом, он уже не казался таким страшным, особенно когда она рассмотрела в его руке леску, с которой свешивались две большие форели. У нее невольно потекли слюнки. Шей не хотела смотреть на рыбу, но никак не могла оторвать от нее взгляда. Она не ела как следует уже два дня.
– Я увидел дым, – сказал он, словно оправдывая свое вторжение.
Он держался очень напряженно, а она чувствовала себя дурнушкой, одетой в мятую, грязную одежду. Вид у него был как у настоящего головореза, заросшего щетиной. Тронутые солнцем волосы взъерошены, словно он причесывался пальцами, ворот рубашки расстегнут, несмотря на то что утром в горах очень прохладно. Но в хижине внезапно как будто потеплело, когда они взглянули друг другу в глаза и что-то поняли друг о друге. Она видела, как он плотно сжал губы, и догадалась, что он почувствовал то же, что она. Нависла неловкая тишина, наполненная внезапным и настойчивым притяжением, которое становилось все сильнее оттого, что оба знали, насколько все это глупо, невозможно и неосуществимо.
Он ненавидел ее. Он ненавидел отца. Он силой удерживал ее в горах. Он был прямая противоположность всему, чем она дорожила, всему, что она ценила: честности, чести, преданности.
Она ненавидела его, он заставил ее почувствовать запретное, пробудил в ее душе то, что до сих пор спало. Ее рука еще раз провела щеткой по волосам, и она заставила себя отвести от него взгляд, и было в этом столько презрения, сколько не могли выразить никакие слова.
Но такая бравада только позабавила его, он сразу увидел, что она фальшива.
– Как
Она зло посмотрела на него:
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Разве, Шей Рэндалл?
Взгляд его был холоден. Расчетлив. Намеренно провоцировал ее. Отдалял. Она вдруг поняла, что то странное взаимное притяжение пришлось ему по вкусу не больше, чем ей. Он пытался снова спровоцировать ее, чтобы превратить искорки взаимопонимания между мужчиной и женщиной в злобу между похитителем и жертвой.
У него получалось.
– Нет, – дерзко сказала она.
Он подошел поближе. Она заметила, что его правая рука, державшая рыбу, опять была в перчатке. Он увидел, куда она смотрит, на лице его появилось мрачное выражение, полное горечи.
– Вы лжете, – сказал он. – Неужели вы станете отрицать, что не чувствуете страха?
Хрипота в голосе исчезла, а вместо нее появилась какая-то тихая дразнящая уверенность.
Шей потеряла дар речи, когда он выразил словами то, что она пыталась скрыть. Она знал а, как защищаться. Мысленно все время отвергала те минуты взаимного притяжения, отказываясь думать о нем как о чувственном влечении. Она решила сама атаковать.
– Вы во второй раз обвиняете меня во лжи. Судите по себе?
Его взгляд, казалось, пронзил ее насквозь.
– Лучше скажем – у меня было предостаточно возможности общаться с Рэндаллами, которые лгут.
Опять все вернулось к тому человеку, которого она считала своим отцом. Она с трудом выпрямилась:
– Вы всегда обвиняете других в том, что совершили сами.
– Вы меняете тему разговора. Мы говорим о том, что вы не хотите признаться в минутном, скажем, интересе ко мне.
Он без всякой жалости вынуждал ее выставить свои чувства напоказ и тем самым унизить себя.
– Точно такой же интерес у меня вызвал бы любой болтун.
– Болтуны обладают неким очарованием, мисс Рэндалл.
– Они отвратительны.
Тайлер приподнял брови:
– И опасны. Помните об этом.
Он повернулся, словно устал от разговора.
– Пойду чистить рыбу, – сказал Рейф. – Можете выйти, если желаете. – Не дожидаясь ответа, он оставил хижину.
Шей так и не поняла, что ей больше ненавистно – его внимание или безразличие. Но ей очень хотелось покинуть эту комнату, оказаться под лучами солнечного света, а еще ей необходимо было позаботиться о своих личных нуждах.
Шей быстро заплела косу, на конце которой повязала голубую ленточку, вынутую из саквояжа. Она надеялась, что он не подумает, будто она прихорашивается ради него. Волосы у нее очень тонкие, и если их не связать, то они разлетаются во все стороны.
Шей с тоской посмотрела на чистое платье, но решила отказаться от него. В рубашке и бриджах ей было спокойнее. А если подвернется шанс убежать…
После сегодняшнего разговора она чувствовала необходимость побега острее, чем прежде.