Беспредел по-русски (Цезарь - 3)
Шрифт:
– Какие же вы глупцы, - вздохнул Маронко.
– Воистину, нет врага хуже дурака. И что прикажете делать мне?
Белый опешил.
– Сергей, ты что, согласился с Визирем?! Ты... Но это же самоубийство...
– У меня нет другого выхода, - твердо и даже без особой грусти ответил Маронко.
– Да ты... Не-ет, ты так не сделаешь. Послушай, так нельзя, ты же еще не старый, не может быть, чтобы так легко... Ты не можешь согласиться.
– Почему?
– Ну ты что, хочешь умереть?
Маронко пристально на него посмотрел.
– Честно говоря, я давно устал от этой жизни. Толя, тебе никогда не приходило в голову, что для меня каждая прожитая минута - лишняя пытка?
Белый хлопал глазами. Многое, ох, многое мог бы рассказать ему Маронко, только зачем? Чтобы потрепаться? Ему слишком мало осталось, чтобы тратить время впустую.
Вся жизнь - с самых детских лет - пропитана болью. Первое ранение он получил, когда ему не было девяти. В 41-м. Фрицы подошли вплотную к Москве, и маленький Сережа удрал из дома, чтобы тоже воевать с ними. Обратно его доставили с куском железа в плече. Вылечили. Но боль он запомнил навсегда. Потом шли годы, наполненными муками душевными. Гибель отца и старшего брата, первая любовь - и опять страшная потеря... Лагерь. Вот тогда он на своей шкуре испытал, что такое садизм.
Аппендицит. Требуется немедленная операция. О помещении в нормальную больницу нечего и мечтать - он зэк, а не человек. Вызвали хирурга в лагерь. И начальник запретил давать наркоз... "Это убийца, - сказал он врачу.
– И своих жертв резал без наркоза. Пусть на своей шкуре прочувствует, каково приходится человеку, когда его кромсают". И стоял рядом на протяжении всей операции. Маронко выдержал, ни разу не скрипнув зубами. А через два дня его отправили на работы - начальник рассудил, что зэков отправляют в зону на перевоспитание трудом, а не жирок нагуливать.
Он все вынес - тогда ему безумно хотелось жить. Через тридцать лет разыскал состарившегося начальника лагеря... Приехал не один - с Хромым, который тоже кровь сильно любил. Но наблюдать за казнью отказался, потому что сам садистом не был.
Освободившись, на некоторое время затих. А потом... В 78-м - ножевое ранение, через два года - еще одно. В 85-м его начинили радиоактивной картечью. В 88-м - удалили первую раковую опухоль... И вот уже восемь лет он - наполовину мертвец. Живет только на наркотиках. Три операции, длительные и мучительные курсы лечения. Только все это бесполезно, потому что рак неизлечим. Но - он жил, потому что видел смысл в собственном существовании. А если бы не это, давно бы уж гнили его кости на Хованском кладбище.
Но Белый его не понимал. Он здоров, не знает, что такое - засыпать и просыпаться с болью, терзающей твои внутренности.
– Сергей, ты не имеешь права так говорить, - продолжал он.
– Ты слишком нужен, ты действительно нужен...
– Кому?
– с горьким смехом перебил его Маронко.
– Хромому? Или так называемому Визирю? Перестань, Толя...
Тот подкрался к двери на цыпочках, выглянул, проверяя, насколько крепко спит Шалаев. Затем подошел к Маронко, придвинул стул, уселся вплотную. В его глазах загорелся фанатический огонек.
– Так нельзя. Ты сдаешься, а можешь победить. Давай пойдем ва-банк? Да, это риск, я понимаю... Нужно замочить Шалаева и Хромого, а потом предъявить ультиматум Визирю. Он же без Хромого ничего не сможет сделать.
Не понравились Маронко такие речи. Натуральная провокация. Кажется, Ювелир не придумал иного способа разузнать побольше о потаенных ресурсах Ученого, кроме как подослать к нему такого вот "сочувствующего".
– Ошибаешься. Если бы это было так легко, я бы давно так и поступил. У Визиря очень большие возможности.
– Сергей, я же знаю - у тебя есть свои люди и на Петровке, и даже на Лубянке. Телефон прослушивается, так я свой мобильный потихоньку принесу. Позвони, пусть подключаются. В конце концов, ты же знаешь, кто такой Визирь. Наладь к нему того же ВДВ!
– Толя, пойми - все эти меры могут запоздать. У Визиря ребята, которых я воспитывал. И ради которых жил. Слишком велик риск, что я не успею, и они погибнут.
– Сергей, послушай, но ведь они не родные твои дети! Я понимаю, Света, она дочь твоей жены... Но она вне игры. А Цезарь... В конце концов, ты проживешь еще лет пять. Успеешь воспитать еще кого-нибудь.
– Ты хорошо понимаешь, что говоришь? Если бы я тебе сейчас сказал: "Толя, плюнь на свою дочь, она все равно никогда не станет нормальной", ты бы согласился со мной?
– Люда мне родная. А твои... Финист еще туда-сюда. А у Цезаря родной папаша имеется, которого он за дядю выдает.
– Хватит. Как бы то ни было, я не хочу получать лишний год ценой жизни двух молодых ребят, которых я сам же и вырастил. Не надо больше возвращаться к этой теме. Тебе на почве бессонницы всякая чушь в голову лезет. Вон, устраивайся на диване, я тоже подремлю. Может, на свежую голову что дельное придумаю...
Белый охотно воспользовался предложением, что укрепило Маронко в подозрениях о провокации. Тут же улегся в углу, подложил локоть под голову. Маронко вытянул ноги, расстегнул воротник рубашки, прикрыл воспаленные глаза.
– Сергей, и все же - так не бывает, чтобы не оставалось выхода.
– Я не стану рисковать ребятами, - поморщился Маронко.
– Может, ты и прав, - пробормотал Белый, засыпая.
Надо же, какая глупость иногда приходит в голову людям... Ну и что с того, что неродные? Будто от этого они становятся посторонними. Да за те девять лет, которые он мог считать себя неодиноким человеком, можно девять раз умереть...
С Мишей он встретился при трагикомических обстоятельствах. Дело было в середине 86-го года, десять лет назад. Маронко как раз обдумывал весьма любопытные мысли, в частности, что он не всегда будет бандитом. Когда-нибудь настанет такое время, и он забудет про кровь и грабеж, а будет считаться честным крупным предпринимателем... Решил, что не помешает заранее позаботиться о своей репутации. Поэтому принялся активно подчищать собственную биографию. В частности - скупать фальшивые накладные, по которым несколько лет сдавал товар из своих подпольных цехов в магазины.