Беспредел (сборник)
Шрифт:
– Хуевое кино, так-то? – ощерился Шанхай. – Дальше будешь смотреть? А?!
Стон утих. Мужик перестал дергаться и лежал неподвижно. Шанхай снял утюг с его спины, поставил на стол. Приложил два пальца к шее мужика, прищелкнул языком, на лице появилась досада.
– Блядь, переборщил чуток… Ладно, один хуй никто не видел, так-то. Глянь, есть там кто?
Жека приоткрыл дверь, кинул быстрый взгляд в щель.
– Голяк.
Шанхай взял сумку, шагнул к двери.
– Валим, хули ждать.
– А… – Жека замешкался. – Сейчас, погоди…
– Ебнулся, что
Жека едва не взвыл от разочарования. Уходить пустым не хотелось – сегодня шел пятый день после смерти Чупыча. Той же жилетки хватило бы Катьке надолго, но Шанхай не даст забрать отсюда ничего. И мочить платок кровью мертвеца на глазах спутника – тоже не выход, Шанхай обязательно начнет задавать вопросы и не успокоится, пока не получит ответы. А чем они могут аукнуться, Жеке не хотелось даже думать…
Он негромко скрипнул зубами и открыл дверь.
– Не принессс…
Присвист Катьки осуждал, не сулил ничего хорошего. По спине Жеки пробежали частые зябкие мурашки – глаза сестры заплыли темным мутным багрянцем, без намека на зрачок. Такое с ней было первый раз.
Жека поежился, пытаясь унять паскудную дрожь во всем теле.
– Ну не получилось, прости… Я… я придумаю что-нибудь. Завтра, хорошо?
– Ну тогда я так поем.
Катька мгновенно вскинула правую руку на уровень рта, ощерилась и вонзила зубы в предплечье.
– Нет! – охнул Жека. – Стой!
Кровь из прокушенной руки окрасила тонкие бледные губы Катьки. Багрянец быстро наливался чернотой,
– Я найду поесть! – сдался Жека. – Прямо сейчас пойду и найду!
Сестра медленно разжала челюсти, облизала ранки. На Жеку уставились два черных провала, в которых пряталось зло – еще большее, чем то, что он видел несколько секунд назад.
– У тебя час, – скучно бросила Катька. – Потом обглодаю руку. Время тикает! Тик-так, тик-так…
Жека схватил с вешалки черную шапочку, повернулся и выбежал из квартиры.
Возле подъезда он замешкался, прикидывая – куда, что, как… Мысли мельтешили, сбивая друг друга, и Жека решил довериться удаче. Быстро зашагал влево, к городской окраине.
С километр он прошел впустую. Вечер радовал теплом, и народа на улице хватало, но добывать еду для твари при свидетелях Жека хотел меньше всего. Не факт, что Саныч обязательно впишется за своего бойца и отмажет: авторитет любил дисциплину, чаще всего зверея от лишних и неожиданных проблем, и мог оставить виновника с ними наедине. Жека был не готов к этому. Бросить Катьку в одиночестве значило убить ее.
Отрывистую ругань в два голоса – мужской и женский – Жека услышал чуть позже там, где на отшибе от троицы серых, стоящих буквой «п» пятиэтажек скучилась пара десятков разномастных гаражей. Между ними и широкой полосой густого кустарника натопталась мозоль маленького пустыря – место, облюбованное желающими распить бутылку-другую.
Жека
«Рискнуть? Если больше двух, то нахуй».
Он надвинул шапочку до бровей, зашагал к гаражам. Ругань становилась все громче, визгливый женский и явно нетрезвый голос звучал гораздо чаще; мужик огрызался короче, но сплошным забористым матом.
Скоро стало ясно – ругаются на пустыре. Туда мимо задних стен гаражей вела узкая, изрядно замусоренная тропинка.
Жека двинулся по ней, готовый отказаться от замысла, если услышит третий голос. До пустыря оставалось пятнадцать метров, десять… Жека раскатал шапочку на лицо, подобрался, стараясь идти бесшумно. В темпе нагнать страха, добыть крови и все, без перебора. Хотя бы на сегодня Катьке хватит, а завтра… завтра будет видно.
Мужик – невысокий, худой – стоял к нему спиной. Помятый черный пиджак и такие же брюки, серая кепка-шестиклинка, коричневые полуботинки. На самодельной – два приземистых чурбака и широкая, вытертая множеством седалищ доска – скамеечке стояли початая бутылка «Рояля», литровый пластик с оранжевым лимонадом, банка кильки, обломанная половинка ржаного и прозрачный пакетик с квашеной капустой.
Женщина лет тридцати пяти – рыжеватая, круглолицая, плоскогрудая и довольно потасканная с виду, с овальным мазком родимого пятна на левой скуле, одетая во что-то мешковатое и неяркое – заметила Жеку еще на тропинке. Осеклась на полуслове, над округлившимися глазами домиком выгнулись редкие брови.
– Ге-е-ен, это кто?
«Хуй в пальто».
Жека рванулся к начавшему поворачивать голову мужику, с ходу впечатал кулак в низколобый и горбоносый профиль.
Мужика откинуло к скамеечке, он перевалился через нее, зацепив бутылки и большую часть закуски, треснулся плечом о кирпичную стену гаража. И тут же начал вставать, пошатываясь и отрывисто бормоча что-то шипящее, угрожающее.
«Сука-а-а…»
Густая синева наколок мужика на пальцах и тыльной стороне кистей заставила Жеку промедлить со вторым ударом. Девять из десяти – Гена был сидельцем со стажем и, не исключено, имеющим вес в воровской общине города. Делать какие-нибудь выводы по пьянке с нехитрой закуской и в компании дешевой шалавы вряд ли стоило – правильному вору полагается быть скромным. Местную воровскую масть Жека более-менее знал, а Гену видел первый раз, но это тоже ничего не значило: тот мог угодить на зону давно, а освободиться вчера-сегодня.
По всему выходило – лучше отступиться и бежать на новые поиски, ведь за разбитое без повода лицо будут спрашивать так, что мало не покажется. И Саныч поперек ничего не вякнет, иначе бы не стал авторитетом, имей привычку голос себе в ущерб подавать…
– Гену не трожь!
Шалава оказалась не в меру прыткой и боевой, успела подскочить к Жеке, растопыренные пальцы мелькнули возле самого лица. Еще немного – и достала бы до глаз.
Жека отдернул голову, но корявый пинок в пах отбить не сумел. Удар пришелся вскользь, ниже и левее. Но Жека все равно зашипел от боли, согнулся, прижимая ладони к паху.