Беспредел в школе Прескотт

Стунич С. М.

Он вернулся ко мне, затем потянул на ноги так же легко, как человек может вздохнуть, Кэл прижал мое тело к своему, подбадривая потереться об него, наши бедра двигались вместе, словно мы трахались. Я была более мокрой, чем обычно, соски затвердели, сердце бешено билось.

— Каллум, — пробормотала, потому что сейчас хотела только его. В любом случае нам не стоило так долго быть вместе. И я действительно, действительно должна была переспать с ним раньше, чем с Оскаром. — Пожалуйста.

Он не ответил, проведя руками вниз по моим бокам, а затем делая шаг

вперед, из-за чего я по наитию сделала шаг назад. Каллум обнял меня за талию обеими руками, и я интуитивно наклонилась назад, позволяя себе стать невесомой. Он снова уложил меня, накрывая мое тело своим, снова потираясь об меня.

— Если это будет стоить моего тела, моего будущего в танцах, чтобы быть с тобой, тогда это стоит всего, — песня закончилась, когда Кэл прижался губами к моей ключице, пробуя пот на моей коже. Началась следующая — на этот раз это был ремикс песни Besomorph — «Sweet dreams» — и ее тональность была идеально мрачной и чувственной одновременно. — Стоит каждой сломанной кости, — снова прошептал Кэл, голос был хриплым и низким. Он поцеловал меня вниз по груди, пока не дошел до пропитавшейся потом майки, которую я носила.

Слишком много для урока танцев.

Видимо я получу немного другой урок.

Кэл очень аккуратно снял майку, оставляя меня в спортивном лифчике. Он отбросил майку и продолжил, его рот с поцелуями опускался вниз по моему животу.

— Стоит моего голоса, — продолжил он, целуя шов на моих леггинсах. Он начал посасывать и целовать мой клитор через ткань, доводя до полного изнеможения, пока покусывал и дразнил его своими зубами. — Стоит моей невинности.

— Прекрати, — простонала я, хватая его за светлые волосы.

Как только пальцы запутались в этих золотистых волосах, Кэл издал горловой стон, что заставило извиваться под ним. Это звук был похож на поцелуй ночи, на трюфель из темного шоколада, тающий на языке. Внезапно это было все, о чем я могла думать: как снова заставить его так простонать ради меня.

Дрожащими руками я расстегнула молнию его накидки и провела пальцами по груди, дразня его шрамы, а затем потирая его соски большими пальцами. Он снова застонал для меня, накрывая мои руки своими и подбадривая касаться его больше, проследить каждый шрам, понять каждое несовершенство.

Даже то, что мы делали вместе, ощущалось танцем. Каллум работал своим телом для меня, трясь об меня, заставляя мышцы пульсировать, когда с твердостью в трениках толкался и терся об меня во всех нужных местах.

— Коснись всего меня, Берни. Всего. Это твое. Ты можешь взять это.

Рот опустился на мою шею, целуя все воспаленные места, которые оставили Виктор и Аарон. Мои пальцы не могли престать трогать его милые, золотистые локоны, массируя череп, находя шрамы на его горле. Вот почему у него такой голос, мрачновато-прекрасный оттенок угрозы, который идеально созвучен жуткости его духа.

Кэл перекатил нас, и я оказалась сверху, он скользил руками вверх по моей талии. Я сняла для него спортивный лифчик, чтобы освободить грудь, и, будем честными, это было похоже на борьбу с двумя валунами. Один из минусов большой груди. Честно, я чувствовала, что преимущества явно того стоили, особенно, когда глаза Каллума

зажглись и он вобрал их в свои руки.

— Я хочу увидеть, как ты двигаешься для меня, — сказал он, и мышцы моего живота сжались в ожидании. Чувствовала его твердость подо мной, его член напрягался в поисках того, что было так маняще недоступно. Поднимая мои руки наверх и запуская их в волосы, я начала объезжать его, двигая бедрами в такт музыке, пока он смотрел на меня. На этот раз выступала я, это шоу предназначалось только для этого мужчины. — Только посмотри, — прошептал он, его голос был напряжен. — Тебе вообще не нужны были уроки, не так ли? Ты двигаешься так, словно была рождена для этого.

Прижалась сильнее, задвигалась быстрее, опуская свои ладони на его грудь, впиваясь ногтями в серебристые шрамы. Ему лучше не произносить имена тех мальчиков, которые сделали это с ним, потому что я убью их. Он сказал, что они получили сполна, чтобы быть удовлетворенным, но я нет. Мне хочется обратить их в пыль под моими ногами.

— О, Берни, — простонал Каллум, и это звук был самым прекрасным из всех кошмаров.

Когда бы я не закрыла глаза, смогла бы услышать его. Он запечатлелся в моем мозгу. Сильнее, быстрее, больше. Я двигала бедрами, пока Каллум не закричал подо мной, руки удерживали мои бедра, когда он кончил в треники, таз толкался навстречу моему.

Задыхаясь, я посмотрела вниз на него, когда он ухмыльнулся мне.

— Прости за это, — пробормотал он, совсем не испытывая сожаления.

Это было чертовски горячо. В любое время довести парня до того, что он испортит свои штаны ради меня, считается победой. Только…так как он еще не закончил…

Глава 15

Каллум Парк

Я не закончил с Бернадетт Блэкберд, только потому что кончил.

Вместо этого перекатил нас, чтобы быть сверху. Она потянулась, коснулась моей щеки и прижала лицо к своей коже.

— Я — твой монстр, — сказал и имел в виду каждый слог. — Командуй мной, как пожелаешь.

Опустил свой рот на ее губы, пробуя боль и любя это. Я говорил серьезно, когда сказал, что боль приятна тем, у кого ее слишком много. Это так. Так должно быть. Это защищающий механизм для души. Бернадетт Блэкберд плавала в боли. Именно печаль и меланхолия создали те узы, которые нас связали.

— Трахни меня, — простонала она, и ей чертовски повезло, потому что я молод и отчаянно хочу ее, и не занимался сексом почти шесть месяцев.

Я готов. Мое тело, казалось, двигалось в собственном ритме, как и всегда, словно оно лучше меня знало, что будет дальше. Применимо как к танцам, так и к насилию. Я просто следовал. Мои мышцы, кровь и кости — им было виднее, чем моему мозгу.

— Да, госпожа, — пробормотал, тело ожило от ее команды.

Я снял свои треники и толстовку так быстро, как мог, стягивая ее леггинсы и бросая их в сторону, словно они меня разозлили. Руки боготворили ее нежную плоть, губы — ее сочный рот, член — ее сладкую киску. Она ласкала своим телом, ноги обвивали меня, руки были в моих волосах. После этого я знал наверняка, что ни одной другой женщине никогда не будет позволено касаться меня.