Беспредел
Шрифт:
– Никак не женюсь, - односложно отозвался брат.
– И пока не думаю.
– Хорошо тут, - произнес гость через некоторое время, - тепло, воздух чистый, бензиновым духом не замусоренный. И что главное - комаров нет. Их тут, в Ставрополе, вместо хлеба ведь едят, так их много, - гость раскатисто, довольный своей шуткой, рассмеялся, - а у тебя нет.
Анатолий шутку не принял, он ее просто не понял. Сказал лишь:
– Хватит, Володя, все! Отбой. Давай спать. Мне завтра рано утром в рейс.
– Все так все, - легко согласился гость, - спать так спать. Ты уйдешь в рейс, а я покемарю подольше,
– Можно.
– Когда вернешься?
– Дня через три.
– Ну, за три дня я в Ставрополе и на работу устроюсь, и общежитие получу.
Утром Анатолий Васильевич Служак ушел в рейс, он работал водителем-дальнобойщиком, а брат его, Владимир Васильевич Служак, остался хозяйничать дома.
– Ты, Толян, не беспокойся, - сказал он, - все будет в целости, в сохранности.
Через три дня Анатолий вернулся из рейса и пожалел, что так легкомысленно оставил брата - в доме уже поселился запах, которого раньше не было, похожий на запах грязного тела и помойки одновременно, на полу застыли сальные пятна, пятна были и на стенах, и на мебели. Владимир встретил брата с улыбкой от уха до уха.
– А я тут видишь, Толян, - он широко повел рукой по пространству, отдыхаю малость.
– На работу устроился?
– стараясь, чтобы голос его не звучал резко, спросил Анатолий.
– Погоди, рано еще. Дай малость отдохнуть, погулять...
Через три дня Анатолий Служак снова ушел в рейс. Квартиру отмыл, все привел в порядок, дух грязи извел. Когда вернулся - сальные пятна украшали не только пол, мебель и стены, а и потолок, кухня была загажена, ванная комната забита бутылками, а от кислого рвотно-капустного духа даже щипало ноздри.
Брат валялся мертвецки пьяным посреди комнаты, на появление хозяина он почти не прореагировал - лишь открыл глаза и тут же закрыл их. Если бы брат находился в нормальном состоянии, Анатолий отчитал бы его, как мальчишку, правда, потом бы пожалел, ругал бы себя за резкие слова, но это было бы потом. Анатолий решил дождаться утра, а утром все высказать Володе. Он разулся, согрел таз воды и взялся за тряпку. Через полтора часа привел квартиру в порядок. Злость, которая сидела в нем, пока он мыл квартиру, улетучилась, утром же от нее не осталось и следа.
И тем не менее он решил поговорить с братом.
– Как у тебя с работой?
– Анатолий подивился собственному голосу какому-то заискивающему, дрожащему, чужому. В следующий миг он понял: он боялся обидеть брата - все-таки тот прикатил из дальнего далека, рассчитывает на Толину помощь, а Толя... ну то, что он расслабился немного, дело поправимое, сегодня расслабился - завтра соберет себя, если надо, даже в кулак сожмется и заживет нормальной жизнью.
Но Владимир не хотел выходить из состояния блаженной одури, в которое попадают пьющие люди, если занимаются своим любимым делом постоянно, не отвлекаясь ни на какие житейские глупости, - едва он приходил в себя, как тут же тянулся к бутылке, делал несколько крупных глотков и со счастливым выражением, прочно припечатавшимся к небритому лицу, откидывался назад и вновь окунался в сладкое забытье.
На вопрос брата Владимир не ответил, лишь пожал одним плечом, словно бы говоря: "Ты же видишь".
– Понятно, - пробормотал Анатолий огорченно.
– Может, я попытаюсь подыскать тебе что-нибудь сам, а?
– Не надо. Без тебя справлюсь.
Анатолий вновь ушел в рейс. На этот раз не на три дня, а на пять. Уходя попросил брата:
– Ты хоть не пей, а? Воздержись чуток.
Брат пообещал, хотя уверенности в его голосе не было никакой.
Вернулся Анатолий Служак из своего пятидневного рейса - квартира на свинарник похожа. И пахло в ней свинарником. Брат, похоже, переселился жить на пол - он распластался на нем вверх пузом и, широко раскинув ноги, будто шел в своем сне по раскачивающейся штормовой палубе, громко храпел. Служак попробовал растолкать его, но куда там - брат только давился храпом, мычал, пускал слюни, сопливился и снова продолжал храпеть - еще пуще, еще громче. Так Анатолий его и не разбудил. Некоторое время он сидел на кухне, пытаясь одолеть пару бутербродов с чаем, но бутерброды не лезли в горло, чай ошпаривал рот. Служак был расстроен, не знал, что делать.
После некоторых размышлений он пришел к выводу, что у брата скоро должны закончиться деньги - не бездонная же у него мошна, в конце концов когда-нибудь дно должно обнажиться, а когда кончатся деньги, все встанет на свои места: брат либо уедет к своей брошенной семье, либо пристроится к семье новой, либо определится с работой в Ставрополе. Работы в городе полно, в рекламных витринах под стеклами висят объявления "требуются", "требуются", "требуются", так что Володя найдет себе дело по вкусу.
Жаль, Анатолий Служак не удосужился заглянуть в ванную комнату - мыл руки он в кухне, - не то бы он увидел, что в ванной уже нет ни одной бутылки. В прошлый раз был целый склад, на эту посуду, если сдать, можно было купить целый автомобиль, а сейчас не было ничего, ни одной поллитровки, лишь на кафельном полу поблескивало битое стекло. А это был показатель того, что брат перешел на "замкнутый цикл" обслуживания: купил бутылку водки, выпил, посуду сдал (прибавив к ней еще полтора десятка поллитровок, благо пустой посуды во всех скверах хоть отбавляй), снова купил бутылку водки и так далее. "Технологический" цикл этот практически непрерывен.
Утром Владимир проснулся первым, подполз к кровати, на которой спал брат, потряс его руку:
– Это ты?
– Я, - пробормотал тот смято, не в состоянии еще отойти от сна.
– А я-то думаю, что за мужик лежит. Испугался - а вдруг чужой?
– У Владимира Служака уже, похоже, "глюки" пошли - появились галлюцинации.
Анатолий обессиленно отвернулся к стене.
А ведь как здорово они жили когда-то под Ставрополем, как лелеяли и оберегали их отец с матерью, как славно было - воспоминания о том времени приходили вместе со слезами. Но нет отца, нет матери, а память о них брат пропил.
Перед смертью родители купили Володьке - любимому своему сыну справный домик, думали, Володька прикипит к нему, остепенится, перестанет куролесить, почувствует себя хозяином, но нет - все впустую, Володька пропил этот дом, а на попытки Анатолия остепенить его, лишь рукой махнул:
– Что я, к этому навозу должен быть всю жизнь привязан? Не-ет, брат, я - птица вольная!
Когда умерли отец с матерью, Володька даже скорбной телеграммы не прислал!..
Едва Анатолий задремал, как брат вновь разбудил его: