Беспредел

Бунич Игорь Львович

Крушение Российской Империи и 70 лет правления коммунистов привела к гибели или бегству из страны практически всего самодеятельного населения, воспрянувшего под солнцем царствования Николая Александровича Романова. В 1894-м году, когда Николай II вступил на престол, Россия насчитывала 122 миллиона жителей. Накануне 1-й мировой войны население Империи увеличилось на 60 миллионов человек, достигнув цифры 182-х миллионов, дав немыслимый ранее прирост в 2,4 миллиона человек в год. Даже без учета увеличения прироста, кстати, неизбежного, можно определить, что к 1960-му году население страны должно было составить примерно 300 миллионов человек, а составляет оно — всего 215 миллионов. 85 миллионов человек — вот кровавый счет, который может быть предъявлен режиму. И не сомневайтесь — он будет предъявлен, поскольку СССР просуществует

еще не более 10 лет и рухнет так же, как Российская Империя, Московская в Киевская Русь.

И нетрудно догадаться, что произойдет после крушения ядерного монстра. Начнется поголовное истребление коммунистов, которых в стране 18 миллионов. Репрессии обрушатся на их семьи. В смертельной войне сойдутся так называемые союзные республики, пока связанные железными обручами террора. По логике тысячелетней войны этот катаклизм с учетом возможного применения в нем ядерного, химического и бактериологического оружия может унести 200 миллионов человек и сделать на долгие годы необитаемым огромное географическое пространство, когда-то именуемое Россией. Возможно, это единственный способ прекратить тысячелетнюю войну. Путем конца света в отдельно взятой стране. Но катаклизм такого масштаба на шестой части поверхности нашей планеты просто не сможет не затронуть и весь остальной мир. Когда начнут взрываться ядерные объекты, взлетать на воздух склады с боеприпасами, тонуть атомные подводные ракетоносцы, лететь под откос эшелоны с мазутом и ракетным топливом, мир столкнется с проблемой, которая окажется неразрешимой без непосредственного вмешательства. Страна неизбежно покатится к безвластию и хаосу, похоронив под обломками остатки своей государственности и своего населения…"

Когда я вошел в кабинет Климова, то с удивлением обнаружил, что тот сидит за столом в военной форме. В форме я его никогда не видел и, под влиянием прочитанного, чуть было не решил, что за эти три дня началась война. Но я быстро понял в чем дело. На плечах Климова вместо полковничьих красовались генеральские погоны.

— Поздравляю, товарищ генерал, — сказал я.

Климов скользнул взглядом справа-налево по своим плечам, вздохнул и проворчал:

— Я бы с удовольствием сменил свои погоны на твою молодость, Василий. Но все равно, спасибо.

Я подал ему книгу.

— Прочел? — поинтересовался генерал. — Внимательно прочел? Что скажешь?

Я пожал плечами и, стараясь выиграть время, чтобы понять куда Климов клонит, ответил:

— Если речь идет о возбуждении уголовного дела за клевету на наш общественный строй, то я думаю, что…

— За что же возбуждать уголовное дело? — генерал посмотрел на меня каким-то странным взглядом и повторил: — За что возбуждать уголовное дело, если все это правда?

Он помолчал и добавил:

— Впрочем, правда гораздо страшнее.

Я молчал, поскольку мне совсем не хотелось высказываться по этому поводу. Я совсем не исключал возможности, что меня проверяют на вшивость. Вякнешь что-нибудь, а потом доказывай, что ты не верблюд. Книгу эту проклятую сдал, слава Богу, и то хорошо.

— Так что же? — спросил Климов. — Чего молчишь? Или три дня проволынил и не прочел ни строчки? Тогда так и скажи: не хватило сил осилить этот фолиант. Голова к такому не приспособлена. Прошу отчислить меня из органов по состоянию здоровья.

Я почувствовал, что краснею. Есть у меня такая проклятая привычка.

— Нет, товарищ генерал, — сказал я. — Прочел я ее. Некоторые места даже с интересом читал. Например, о царствовании последнего императора. Я еще могу согласиться с тем, что было в истории нашей страны. Но сейчас, извините, не вижу никаких признаков близкого крушения государства. Я ведь не первый раз об этом слышу. Часто мне в последнее время многие на допросах говорили: "Мол, чем вы там занимаетесь? Страна гибнет, а вы занимаетесь детскими играми: кто чего прочел кто чего сказал. Вы же служба государственной безопасности. Государство гибнет, а вы в игрушки играете". Я всегда спрашивал: "Где же вы эту самую гибель государства увидели, кроме как в своем воспаленном вражеской пропагандой воображении?" И ничего толком они мне сказать не могли. Мычали чего-то с чужих радиоголосов л пасквилей: Афганистан, права человека, академик Сахаров и тому подобное. Один свидетель, помню, мне как-то сказал: "Вы конфронтируете со сверхдержавой XX века, насаждая в стране средневековое мышление. Такого еще никому не удавалось сделать, не погубив собственную страну". Я его спросил: "О каком средневековье вы говорите, когда мы ракеты в космос запускаем, а ядерное оружие наше самое мощное в мире, что даже и ваши любимые американцы признают". Он удивленно посмотрел на меня и спросил: "Вы так искренне думаете? Или проводи те со мной политбеседу?” Я ему заявил, что совершенно искренне считаю наш общественно-политический строй самым лучшим и прочным из всех, когда либо существовавших и существующих. Если бы я считал иначе, то ни когда не пошел бы работать в органы. Он засмеялся и сказал: "Если вы говорите правду, то Советскому Союзу осталось жить не более 10-ти лет. Если врете, то и того меньше" И честно скажу, товарищ генерал, я не знаю, что они там видят, а я не вижу никаких признаков грядущей катастрофы. Конечно, у нас есть недостатки и крупные проблемы, особенно связанные с падением уровня советского патриотизма, но.

— Ну, а дальше-то что было? — спросил Климов улыбаясь уголками губ.

— Дальше? — переспросил я. Вы о чем?

— Да о свидетеле этом, — подсказал генерал. Дальше-то что было?

— Как что? — удивился я. — Подписал он, как положено, протокол допроса и был отпущен до следующего вызова по решению следствия.

— Да я не об этом, — усмехнулся Климов, — Ты об арбузе расскажи.

Мне показалось, что я вспыхнул, как паяльная лампа. Конечно, я помнил этот эпизод, но никак не думал что его знает и Климов. Видимо, до вызова в Москву меня просветили до самых костей. Действительно, когда я допрашивал именно этого свидетеля, в мой кабинет № 13 сунулась одна сотрудница нашей канцелярии, которая разносила пакеты с продовольственными заказами, поступавшими через наш спецраспределитель. Прямо скажу, что нас — младших офицеров управления — сильно не баловали, но и не забывали. В распределителе всегда можно было приобрести по скромным ценам то, чего в открытой продаже либо не было вообще, либо стоило очень дорого. Никто из нас не считал такое обслуживание какой-то особой привилегией. У нас не было времени, работая порой круглосуточно, бегать по магазинам. И наши жены не должны были этого делать, чтобы не оказывать на нас негативного влияния. Так вот, дело было в начале июня и к нам завезли арбузы (уж не знаю откуда) да в таком количестве, что даже нам, рядовым следователям, перепало по целому арбузу с довеском.

Каждому положили арбуз в пластиковый мешочек и разносили по кабинетам. Не тратить же нам время, чтобы где-то в очереди стоять? Принесли и ко мне в кабинет. Я поставил мешок на край своего рабочего стола, думая, как обрадуются сегодня мои девчушки, когда я приду с работы. А свидетель неожиданно показал на этот арбуз пальцем и изрек: "Вот за арбуз в июне вы и работаете, Василий Викторович, а не за какую-то там идею или общественный строй. Так вот, помяните мое слово, что вы, человек, отвечающий за безопасность государства, это самое государство продаете за арбуз".

— Ну и что ты ему ответил? — посмеиваясь, поинтересовался Климов.

Поскольку не возникало никакого сомнения, что генерал все знает, я ему все, как есть, и рассказал:

— Я ему ответил, что если бы мы не были связаны официальными отношениями как следователь и свидетель, я бы ему за такие слова влепил по физиономии.

— Помню, — рассмеялся генерал, — пришел целый транспорт с арбузами, кажется, из Габона для распределителей ЦК и обкомов. А наши ребята перехватили целый эшелон для себя. Это коммунисты Габона нам прислали, из расчета по четыре арбуза за каждый автомат Калашникова.

Он снова засмеялся. Я молчал.

— Вот, — серьезно сказал Климов, — сколько шума из-за какого-то вонючего арбуза. Как дикари. Арбуз в мае увидели и чуть следователь со свидетелем не передрались. А арбузы, если хочешь знать, круглый год созревают в разных климатических поясах мира и их доставляют в течение всего года в магазины на Западе, а не только в августе, как у нас.

— Ну и что? — поинтересовался я, совершенно сбитый с толку. — Что я этот арбуз у кого-нибудь украл? Или специально требовал его себе? Мне он, товарищ генерал, даром не нужен. Хоть бы его весь год не было, и не надо. Привезли в июне — приятно, конечно. Так я его и не попробовал — все дочкам отнес.