Бессердечный
Шрифт:
Герцогиня ничего не ответила дочери. Она позвонила, чтобы подавали чай.
Это было странное возвращение домой. Несмотря на то, что Дорис щебетала не умолкая, постепенно отходя от пережитого потрясения, между ними явно чувствовалась неловкость и в гостиной царила атмосфера официального приема.
Люк подумал, что ощущает себя чужим человеком, который наносит обременительный визит вежливости. Кем он и был в действительности. Не считая того, что он был главой семьи. Когда Люк совсем уже собрался уходить, дверь опять распахнулась и в гостиную торопливо
– Люк? – Брат подошел ближе к нему. – Проклятие! Клянусь, я не узнал бы тебя. Дядя Тео предупреждал меня. Проклятие!
– Эшли. – Люк слегка наклонил голову.
У брата было приятное, открытое лицо. Нетрудно было представить, что он действительно «неуправляем» – восхитительное чувство для юноши его возраста, если только оно не приведет его к полному опустошению.
– Я слышал, ты умеешь обращаться с этим, как никто другой во Франции! – выпалил Эшли, как только сел, указывая на шпагу Люка, всегда висевшую на его бедре. – И с пистолетом тоже. Правда, что ты убил своих противников в двух дуэлях?
Истинная правда. Но это был разговор не для женских ушей. К тому же, учитывая обстоятельства... Ведь это во время дуэли он едва не убил их старшего брата.
– Если это и так, – холодно ответил Люк, – я не стал бы этим гордиться. И тем более обсуждать это в присутствии сестры и матери.
Эшли вспыхнул, и Люк моментально пожалел, что сделал ему такой строгий выговор. Он еще помнил, что такое быть молодым, импульсивным и неловким.
– Я... Я прошу прошения, мама, – сказал Эшли.
Разговор не получился.
Несколько минут спустя Люк возвращался назад, в снятый им дом. Он был рад тому, что снова один и что его первый визит домой – утомительный и натянутый – уже был позади. Ни к кому из них он не испытывал любви или привязанности. Они чужие ему люди. Даже Дорис. Люку было трудно увидеть в этой красивой молодой женщине ребенка, о котором он когда-то заботился.
И все-таки что-то задело его душу. Возможно, это была боль, вызванная воспоминаниями о давно ушедших днях. Память о том, что значит быть отвергнутым всеми, кто дорог тебе, в ком был смысл твоей жизни. Память о пугающем одиночестве, о существовании вне дома. Жизни, о которой он ничего не знал и в которой он был беззащитным.
Нет, он не хотел возвращаться домой. Больше всего на свете он хотел вернуться в Париж. Если у него и был дом, то в Париже. Там он себя чувствовал спокойно и уютно. Это был мир, сделавший из него того, кем он стал теперь; мир, над которым он чувствовал свою власть.
Но он вернулся в Англию и навестил свою семью. И снова почувствовал горечь и злость – отвергнутый собственной матерью. И невозможность разорвать узы, связывающие их – сына и мать. Он не увидел в ней ни капельки тепла за все время своего визита и ничего, что заставило бы его снова захотеть увидеться с ней.
Да, Дорис и Эшли! Мать уверяла, что они нуждаются в его руководстве. Ведь он – глава семьи. И он любил их – в то наивное время, когда был еще способен любить.
Мог ли он дать им то, чего ждала от него мать? И поскорее вернуться в Париж?
Генриетта управляет Баденом, как будто она до сих пор там хозяйка. Но почему нет? Она ведь была женой Джорджа. Она выстрадала это право. Возможно, она страдала больше, чем он, хотя имела высокий титул и жила в уютном доме.
Он считал, что она имеет полное право распоряжаться поместьем, а мать – злиться из-за этого. Но если он женится, то уже не встанет вопрос, кто хозяйка дома.
Опять! Чертов Тео с его советами, которые впиваются, как иголки, и колют и днем и ночью, пока не послушаешься его!
Но к этому совету он не прислушается. Даже ради спокойствия и престижа семьи он не пожертвует своей свободой.
Итак, самое худшее позади. Он увидел всех их снова – кроме Генриетты, с которой он не собирался встречаться ни при каких обстоятельствах. Он узнает получше, что происходит в жизни Дорис и Эшли; разберется, если это возможно, с проблемами; пошлет в Баден за бумагами и, возможно, за самим Колби; посмотрит, есть ли какие-нибудь основания прогнать управляющего и назначить другого, – и вернется в Париж, так быстро, как только возможно. Он надеялся, что летом уже будет во Франции.
А за это время он постарается развлечься. Совсем не плохо сменить обстановку, побывать в лондонском обществе, увидеть новые лица и услышать новые сплетни. Тео уговаривал его пойти на завтрашний бал к леди Диддеринг. Это будет один из самых блистательных приемов этой весны, как уверял его дядюшка, место, где можно будет встретить всех, кто имел какой-нибудь вес в обществе.
Чего дядюшка не сказал, так это того, что там наверняка будут барышни, стремящиеся найти себе мужа. Но это понятно и без слов.
Он пойдет туда. Мама и Дорис тоже будут там – Дорис сказала ему об этом за чаем. Он увидит, как Дорис ведет себя с поклонниками и существует ли в действительности у нее связь, на которую намекала мать. К тому же ему было всегда приятно посмотреть на молодых леди и потанцевать с ними, даже если он и не собирался соблазнить какую-нибудь из них. Ему нравилось очаровывать их и видеть, как они улыбаются ему и краснеют.
Да, он пойдет туда. Он забыл, что такое глубокие чувства, но он никогда не забывал, что такое развлечения.
Они ехали на свой первый бал. Бал у леди Диддеринг, который обещает быть изумительным и волшебным – так сказала им леди Стерн. Этой ночью там соберется весь свет.
Анна была одета в новый наряд, приводивший ее в восторг: яблочно-зеленое платье с корсажем, вышитым золотом. Книзу собранное, оно приоткрывало палево-зеленую нижнюю юбку на обручах.
Она безоговорочно отказалась обрезать и туго завить волосы по последней моде, но они были завиты сзади и на висках и припудрены. Она никогда не пудрила их раньше.