Бессердечный
Шрифт:
– Нет. – Это слово она произнесла будто не по своей воле. Оно вырвалось у нее само, но теперь, когда оно было сказано, она поняла, что ей следовало его сказать.
Граф поднял голову.
– Я сказала «нет». Больше я не стану принимать от вас благодеяний.
Одна из его густых черных бровей изумленно приподнялась.
– Вы не станете принимать от меня благодеяний? У вас нет ни семьи, ни денег. Вам не к кому обратиться за помощью. О чем вы толкуете?
– Я говорю вам, что больше не приму от вас ни фартинга. Я уже и так пользовалась вашей щедростью слишком долго. К тому же я хотела бы расплатиться с вами… – Она посмотрела на стопку бумаг на его столе – там были и папки, и просто листы бумаги, скрепленные вместе. У некоторых из них были загнуты уголки, потому что их мусолили и перелистывали по многу раз, и все эти страницы были исписаны колонками цифр. – Я хочу работать на вас и с вами, как раньше.
На мгновение он лишился дара речи. Наконец сказал:
– Это невозможно.
– Почему невозможно? У вас множество обязанностей, и вы трудитесь с утра до вечера и даже ночью. Вы сами сказали, что ненавидите работу с цифрами. Позвольте мне выполнять ее для вас.
– Уважающие себя женщины не выполняют такой работы.
– Уважающие себя женщины не заключают таких сделок, как я.
Он тяжело опустился на стул.
– И где вы будете жить?
– Здесь, конечно. Здесь много места, и, живя здесь, я смогу скорее выплатить вам свой долг. Мне ведь не придется заботиться о крове и хлебе насущном. У вас в доме десятки слуг. Я могу жить вместе с ними на третьем этаже.
Джастин провел рукой по волосам, взъерошив густую темную шевелюру.
– Но это безумие.
Она почувствовала неудержимое желание улыбнуться.
– Вы одарили меня бесконечным числом благодеяний. Вы дали мне образование, цивилизованную речь, даже одежду, которую я ношу. И я намерена отплатить вам за все это трудом. Что же безумного в моем предложении?
Он посмотрел на нее так пристально, будто стремился приковать ее взглядом к стене. И снова она подумала, что, будь он усталым или рассерженным, он всегда оставался и останется самым красивым мужчиной, какого ей доводилось видеть.
– Вы забыли, что есть еще один вопрос – плотское влечение, которое я испытываю к вам, – сказал он. – Я хочу вас, Эриел. И мое влечение не станет слабее, пока вы будете жить здесь, у меня на глазах.
Маленький бесенок поднял голову и заговорил ее голосом:
– Вы всегда сможете вернуться к женщине, с которой провели все время, пока отсутствовали.
– Я не был с женщиной.
– Разумеется, это не мое дело, но…
– Если хотите знать, я напился до чертиков и был пьян два дня и две ночи. И все еще был пьян, когда вернулся домой. Поверьте мне, что я заплатил за свою глупость.
Она вспыхнула:
– Прошу прощения. Это не мое дело.
Но бесенок все не унимался. Он ухмылялся во весь рот, а Эриел почувствовала, что ей это гораздо приятнее, чем должно было быть.
Джастин обошел письменный стол и направился к ней. Эриел тоже встала ему навстречу. Он остановился, глядя ей прямо в лицо.
– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но я ставлю три условия…
Она смотрела на него с зарождающимся подозрением.
– И каковы они?
– Во-первых, вы останетесь в комнате, которую занимаете теперь. Мы оба приложили столько усилий, чтобы превратить вас в настоящую леди. И я прослежу за тем, чтобы с вами обращались как с леди.
– Едва ли я стану протестовать, если вы предлагаете мне жизнь в условиях комфорта. Каковы два остальных условия?
– Пока вы здесь, мы должны решить вопрос о вашем будущем.
– И?..
– И вы будете держаться подальше от Филиппа Марлина.
Итак, ей запрещалось видеться с Филиппом, пока она останется в доме графа. Как ни странно, но теперь ей это не казалось таким уж лишением.
Эриел застенчиво улыбнулась, впервые за все эти годы почувствовав себя свободной. Свободной и способной распоряжаться собственной жизнью. Что бы теперь ни случилось, какое бы будущее ее ни ждало, она сделает выбор сама.
– Согласна, – сказала она твердо. Потом спросила с улыбкой: – Когда начнем?
В дымной комнате клуба «Брукс» Клэй Харкорт отдыхал в удобном коричневом кожаном кресле, сидя напротив Джастина Росса. В прошлом Джастин редко бывал в клубе. В последние две недели он бывал здесь почти каждый вечер.
Клэй вяло потянул дым сигары и лениво выпустил его голубыми колечками.
– Как идут дела у твоей новой служащей?
Джастин посмотрел на друга, стараясь выбраться из тумана своих навязчивых мыслей.
– Прошу прощения. Что ты сказал? Я задумался и не слышал.
– Понятно. Ты, конечно, думал не о женщине? Впрочем, возможно, ты думал о соблазнительной малютке с улыбкой святой и ангельским личиком, обрамленным бледно-золотыми локонами?
Джастин издал какой-то звук, свидетельствовавший о раздражении.
– К сожалению, в последнее время я постоянно думаю о ней. Я почти хочу, чтобы моя сестра осталась подольше в моем доме. Барбара всегда была колючкой, но она служит чем-то вроде буфера. Без нее и Томаса жизнь для меня стала бы сущим адом.
Клэй тихонько рассмеялся. Джастина часто можно было видеть мрачным и погруженным в свои мысли, но таким Клэй не видел его никогда, даже в дни, когда он был влюблен в Маргарет Симмонс.
– Мужайся, мой друг. Она сможет выплатить свой долг… не раньше чем через десять лет. Так ведь?
Джастин бросил на него мрачный взгляд:
– Я заплачу за ее работу королевское вознаграждение. А твои потуги рассмешить меня в этой ситуации только раздражают меня.
Клэй задушил улыбку.
– Прости, – сказал он, хотя не испытывал ни малейшего раскаяния. Он считал, что время от времени Джастину требуется хорошая встряска. И Клэй был счастлив взять на себя роль возмутителя спокойствия. Он плеснул в свой коньячный бокал бренди и вдохнул его чуть сладковатый аромат. – Но ведь Эриел жила в твоем доме до приезда твоей сестры? Почему все так осложнилось теперь?
– Потому что с тех пор, как я сказал ей, что освобождаю ее от всяких обязательств, она изменилась. Прежде она была подозрительной, недоверчивой, боялась меня. Теперь, освободившись от этих мыслей о долге, она, похоже, стала относиться ко мне лучше.
– Вероятно, она стала доверять тебе. Ты мог потребовать, чтобы она выполнила условия сделки, но ты не стал этого делать. Ты сделал то, что считал правильным. И это расположило ее к тебе.
– Думаю, это так. По правде говоря, я вел себя эгоистично, старался просто избавиться от уколов совести. Едва ли это можно счесть благородным поступком.