Бессильная
Шрифт:
Он знает, что ему нужно делать, и все же не делает этого.
Голос Кая дрожит, как и его руки. — Я должен вонзить этот клинок тебе в горло.
И он тоже легко может это сделать. У меня нет ни оружия, ни воли, ни сил, чтобы попытаться остановить его.
Мой голос звучит так же надрывно, как и я сама. — Тогда сделай это.
Он качает головой, глядя на меня с таким же отвращением к себе, как и ко мне. — Я сделаю. Я должен.
Он гримасничает, хватаясь за кинжал, направленный прямо на меня. Из его
— Тогда почему я не могу этого сделать? — Теперь он смотрит на оружие в своей руке, на оружие, которым мог бы легко лишить меня жизни. — Почему, когда дело касается тебя, я вдруг становлюсь трусом? Почему, когда речь идет о тебе, мне вдруг становится не все равно? Почему я не могу бросить этот чертов нож в убийцу моего отца?
Его грудь быстро вздымается и опускается при каждом неровном вдохе. Мне же кажется, что я совсем перестала дышать, когда он произносит: — Я говорил тебе, что дурак для тебя, и, похоже, был прав. — Его смех едкий. — Я дурак, когда дело касается тебя.
Следующие слова из его уст прокляты и в то же время обманчиво спокойны. — Может быть, когда я избавлюсь от тебя, я найду в себе мужество. Так что я даю тебе фору.
Я моргаю, глядя на него. Мои ноги словно прикованы к месту. Я не двигаюсь ни на дюйм, слишком потрясенная и ошеломленная, чтобы делать что-либо, кроме как смотреть.
— По крайней мере, ты сдержала свое обещание. Ты оставалась в живых достаточно долго, чтобы ударить меня в спину. — Он горько смеется, вспоминая нападение после первого бала, когда я обрабатывала его рану. — А теперь я обещаю отплатить тебе тем же. — Его голос напряжен от эмоций. — Беги, Пэйдин. Потому что когда я поймаю тебя, я не промахнусь. Не дрогну. Я не совершу ошибку, испытывая к тебе чувства.
Я застыла, все еще стоя под ледяным дождем.
— Уходи! — кричит он, его голос срывается. — Уходи, пока я не нашел кого-нибудь, кто не трус, кто не дурак, и не позволил ему вонзить этот кинжал в твою спину прямо здесь, прямо сейчас.
Я спотыкаюсь на неровной земле, прежде чем отвернуться от него. А потом я снова бегу, как делала это весь день, всю свою жизнь. Я бросаю взгляд через плечо и вижу, как Кай опускается на колени рядом с королем, не сводя с меня глаз.
Я сглатываю эмоции, подступающие к горлу и грозящие вытечь из моих жгучих глаз.
Я не оборачиваюсь.
Глава 67
Кай
Как я мог быть таким слепым, таким рассеянным?
Я наблюдаю за тем, как ее удаляющаяся форма становится все меньше, наблюдаю, как она убегает от меня — убегает от убийцы.
Вот только я не вел себя как тот, кем был рожден.
Я не повел себя как убийца, в которого меня превратили.
Я отпустил ее.
Я отпустил ее.
Я смотрю на ее кинжал, зажатый в моем кулаке, его острое лезвие испачкано кровью.
Кровью моего отца.
Мой взгляд скользит по его безжизненному телу, по глазам, остекленело смотрящим туда, откуда Пэйдин, должно быть, бросила свой нож. Я протягиваю к ним дрожащие пальцы и закрываю их, не в силах вынести безжизненного взгляда Китта.
Я не проронил ни одной слезинки.
Я оцепенел.
Я потрясен.
Я чувствую себя преданным.
Было ли для нее что-нибудь настоящим? Было ли все это ложью? Притворством?
Я знаю, что мои мысли должны быть заняты мертвым королем, возле которого я стою на коленях, но они все время хотят вернуться к ней.
Я никогда не мог почувствовать ее силу. Она была неприкосновенна для Глушителей. Сопротивление и пальцем не тронуло ее, когда напало.
Потому что она — Обыкновенная.
Потому что она — часть Сопротивления.
Так оно и было. После сегодняшнего дня уже не к чему приобщаться.
Как я мог не заметить этого раньше?
Я качаю головой, уже зная ответ на этот вопрос.
Потому что я был ослеплен всем тем, что есть она.
Она убила его. Она убила короля. Она убила моего отца.
И все же я отпустил ее.
Но не надолго.
Я встаю на ноги, смотрю на мертвого короля, а потом возвращаю взгляд к ее пятнышку, едва различимому сквозь дождь.
Никогда еще титул Энфорсера не лежал на моих плечах так тяжело.
Я должен найти ее.
И когда я найду ее, я обрету мужество.
Глава 68
Пэйдин
Я не перестаю бежать, пока не утыкаюсь в лес рядом с дорогой, ведущей домой. Бег вскоре сменяется спотыканием, когда корни задевают мои лодыжки, а камни — пальцы ног. Дождь все еще не прекратил свои попытки утопить меня, накрапывая на каждую из моих открытых ран.
Палец нащупывает рану, идущую от челюсти вниз по шее, нежно проводит по рваной и кровавой дорожке, которая, я знаю, никогда не будет выглядеть как прежде. Затем мои пальцы пробегают по груди, останавливаясь только тогда, когда встречаются с разорванной кожей прямо над сердцем. Я вздрагиваю, и мне хочется, чтобы это было от боли.
O.
Я провожу неровные линии, образующие эту единственную букву. Ту самую букву, которая навсегда оставит шрам, запечатлев в нем память о нем и о том, кто я есть.
O — Обыкновенная.
Клеймо так же изуродовано, как и сердце, едва бьющееся под ним.
Я шагаю вперед, прижимая руку к вырезанной на моей коже букве «О» и к каждому смыслу, скрывающемуся за этой, казалось бы, простой буквой.
В глаза бросается яркий цвет на фоне темной листвы сырого леса. Сердце разрывается на части от этого зрелища, легкие сжимаются, ноги дрожат. Только вчера это зрелище вызывало у меня улыбку, а символ был вплетен в мои волосы сильными руками, уверенными пальцами.