Бессильная
Шрифт:
Я чувствую тяжесть кинжала, засунутого в сапог, и расслабляюсь от холода стали, когда прохожу мимо групп бездомных, собравшихся вместе на ночь. Я вижу слабое мерцание фиолетовых силовых полей, защищающих некоторых из них, в то время как другие не обладают даже способностями, достаточно сильными для того, чтобы спокойно спать, и именно поэтому они называют трущобы своим домом.
Я иду быстрым и уверенным шагом, не сводя глаз с переулков, никогда не теряя бдительности. Бедняки не делают различий. Шиллинг — это шиллинг, и им все равно, что для его получения
Несколько стражников пересекают мой путь, когда я иду зигзагами по улицам, заставляя меня сбавлять скорость, чтобы не попасться им на глаза. Каждый магазин, каждый угол, каждая улица одарены косоглазыми стражами порядка в белой форме. Эти жестокие Имперцы были расставлены повсюду на Лут-Аллее по указу короля в связи с ростом преступности.
Очевидно, что ко мне это не имеет никакого отношения.
Я проскальзываю в переулок поменьше, направляясь к тупику. Там, в углу, стоит искореженная баррикада из разбитых купеческих телег, картона, старых простыней и еще черт знает чего. Не успел я пройти и половины пути до кучи мусора, которую мы называем домом, как над Фортом высунулось лицо, скрытое дикими кудрями до плеч.
— Ну что, получилось?
Распутывая свои длинные ноги, она легко встает и без раздумий проходит сквозь трехфутовую стену нашей мусорной баррикады, а затем устремляется ко мне с такой надеждой в глазах, что можно подумать, будто я предложила ей настоящую крышу над головой и теплый ужин. И хотя я не могу дать ей ни того, ни другого, у меня есть кое-что гораздо лучшее, по ее мнению.
Я вздыхаю. — Мне обидно, что ты сомневаешься во мне, Адена. Я думала, что после стольких лет ты будешь больше верить в мои способности. — Я снимаю со спины рюкзак и достаю из него скомканный красный шелк, не в силах подавить улыбку, когда на ее лице появляется выражение благоговения.
Она жадно выхватывает шелк из моих рук, проводит пальцами по мягким складкам ткани. Она смотрит на меня сквозь кудрявую челку, свисающую на ее ореховые глаза, так, словно я только что собственноручно облучил Чуму, а не украл ткань у женщины, которая живет не намного лучше, чем мы.
Как будто я герой, а не злодей.
Улыбка Адены могла бы соперничать с солнцем над пустыней Скорчей. — Пэ, ты со своими липкими пальцами творишь волшебство, ты знаешь об этом?
Она бросается мне на шею и заключает в объятия, от которых еще больше меда сочится по жилету и скапливается в карманах.
— Кстати, о липких пальцах... — Я вырываюсь из ее объятий, чтобы порыться в карманах. Достаю шесть разломанных липких булочек, только слегка неаппетитных из-за сена, украшающего их.
Адена широко раскрывает глаза и выхватывает одну из них у меня из рук так же жадно, как и ткань. Не задумываясь, она разворачивается и направляется обратно через наш форт, усаживаясь на бесцветные грубые ковры, лежащие с внутренней стороны баррикады. Она выжидающе похлопывает по столу, и я, в отличие от нее, неловко перепрыгиваю через стену, не успев присесть.
— Наверняка Мария была не в восторге от того, что ее магазин разграбили. Опять же. Бедняжке стоит усилить охрану, — говорит Адена между укусами, и кривая улыбка присоединяется к крошкам на ее лице.
Несмотря на то, что я грабил эту женщину по меньшей мере раз в месяц на протяжении последних нескольких лет, она до сих пор только и делает, что делает вывод о том, что я — он. По крайней мере, она пытается.
— Вообще-то, — говорю я, пожимая плечами, — у нее в магазине было на два Имперца больше, чем обычно. Она, должно быть, устала от всех украденных булочек за эти годы.
Адена сужает свои ореховые глаза при виде моей улыбки. — Слава Чуме, что ты не попалась, Пэ. — Как только эта знакомая фраза прозвучала из ее уст, моя челюсть инстинктивно сжалась, а ее челюсть упала на середине откуса. — Она заметно вздрагивает, сморщив брови и прочистив горло. — Извини. Дурная привычка.
Мои пальцы переходят к толстому кольцу на большом пальце, бездумно вращая его, пока я стараюсь слабо улыбнуться. Обычно мы стараемся избегать этой темы, хотя именно я виновата в том, что о ней стало неловко говорить.
Все из-за минутной слабости, которую я хотела бы не испытывать.
— Ты знаешь, меня беспокоят не слова, а...
— Смысл, который за ними стоит, — с улыбкой вклинивается она, потрясающе точно имитируя мой голос.
Я чуть не давлюсь смехом и кусочком сладкого теста. — Ты меня цитируешь, А?
В качестве ответа она откусывает кусочек липкой булочки и между делом заявляет: — И болеют не от чумы, а от того, что пришло после нее.
Я медленно киваю, рассеянно проводя пальцем по изношенному узору ковра под нами — ощущение знакомое. От мысли о том, что нужно благодарить Чуму, убившую тысячи ильинцев, у меня пропадает аппетит даже на липкие булочки. Благодарить то, что причинило столько боли, смерти и дискриминации.
Но сейчас всех волнует только то, кого Чума не убила. Королевство было изолировано на долгие годы, чтобы болезнь не распространилась на окрестные города, и только сильнейшие в Илье выжили после болезни, изменившей саму структуру человека. Быстрые становились исключительно быстрыми, сильные — непобедимыми, а те, кто таился в тени, могли стать тенью. Только ильинцам были дарованы десятки сверхъестественных способностей, различающихся по силе, назначению и мощности.
Дары, полученные в награду за выживание.
Они — Элитные. Они необычны. Они исключительны.
— Просто... — Адена замолкает, ковыряя в своей липкой булочке, пытаясь хоть раз сформулировать предложение. — Просто будь осторожна, Пэ. Если тебя поймают и ты не сможешь отговориться от этого...
— Со мной все будет в порядке, — заявляю я слишком небрежно, не обращая внимания на беспокойство, охватившее меня. — Это то, что я делаю, А. То, что я всегда делала.
Она вздыхает сквозь улыбку и пренебрежительно машет рукой. — Я знаю, знаю. Ты сможешь справиться с Элитными.