Бессмертные карлики (журн. вариант)
Шрифт:
— Будет исполнено… Но помните об одном обстоятельстве. Черный Антонио ненавидел Сен-Клэра! Прощайте, доктор. Да будут милостивы к донне Инесе все святые!
Фьельд долго сидел на постели. Наконец, он улегся и тотчас заснул.
Ровно в десять часов его разбудили. Кельнер имел вид человека, пораженного ужасом.
— Что случилось? — спросил Фьельд.
— Какое несчастье, сеньор! — ответил слуга. — Директор повесился. Одна из горничных наткнулась на него в ванной комнате. Он повесился на шнурке, употребляемом для спускания душа. Сейчас послали за доктором.
Фьельд вскочил.
— Я
Он накинул купальный халат и последовал за кельнером. На диване в одной из задних комнат конторы лежал директор Вальдес. Двое полицейских охраняли тело.
Молодой директор имел вид спящего. Он совсем не был похож на только что вынутого из петли.
Исследование Фьельда продолжалось недолго.
— Здесь ничего нельзя поделать, — сказал он, поднимаясь. — Он дважды скончался.
Полицейские немного удивленно посмотрели на Фьельда. Что разумел он под таким словами?
Но Йунас Фьельд медленно пошел в свою комнату.
— Месть быстро разит в Перу, — прошептал он. — Кто-то, несомненно, следил за нами сегодня утром… Сперва цианистый калий, а затем шнурок… Бог знает, что приготовлено для меня?.. Но, впрочем, друг Антонио, мы еще поговорим с тобою немного!
16. ПРИБЫТИЕ В ОРОЙЮ
Мало найдется на свете железнодорожных линий, которые бы так прямо пробились сквозь угрюмую и недоступную природу, как линия двести километров, соединяющая Лиму с Оройей.
Железнодорожный путь начинается собственно в Кальяо и пересекает сначала низкую приморскую полосу, потом следует вдоль смеющейся долины реки Римак. И, наконец, подступает к самим Кордильерам. Кругами и петлями поднимается он ввысь. Он напоминает парусное судно, лавирующее против ветра. Вперед, назад, — вверх и вбок, — пока в конце концов поезд не достигнет гигантской горной пустыни с разреженным воздухом на высоте 15.645 футов на уровнем моря. Тут начинается одно из узких ущелий, служащих перевалом через Кордильеры, но старый Мейгс, — так зовут строителя этой незаурядной дороги, — не стал осторожно плутать кружным путем по этим диким ущельям. Он предпочел броситься прямо на могучие голые стены скал и проложил кратчайший путь через ряд монументальных туннелей, кое-где прерываемых тяжелыми мостами.
Путешественник, который чувствует себя плохо на этой высоте, может теперь вздохнуть с облегчением, потому что железнодорожный путь спускается снова вниз. Далеко позади возвышаются в солнечном свете громады покрытых снегом и льдом горных вершин, сияя каким-то необыкновенным фарфоровым блеском. А если путешественнику удается увидеть на несколько минут этих колоссов в лучах заходящего солнца свободными от тумана — ему покажется, что он стоит на крыше земли и видит, как пламенеют высочайшие башни, словно сказочные великаны, которые в сверкающих ледяных доспехах охраняют небесные двери. Там наверху собираются первые капли шумных мощных волн реки Амазонки. Она начинается крошечным озером у подножия снежной вершины, но много таких крошечных озер соединяются вместе с горную реку, которая становится все более резвой, упорной и сильной.
Тут поезд покидает пустынную страну скалистых ущелий, с ее голым серо-лиловым однообразием, где одни лишь лама, викунья и кондор могут найти подходящие условия для жизни. Теперь путешественник достиг так называемой Монтаньи, лесной области, где начинают появляться следы человеческого жилья. Это какой-нибудь колонист, белый или метис, похоронил себя здесь в одиночестве высокой долины.
Перуанская железнодорожная сеть оканчивается на пороге этой местности. Дальнейшее сообщение совершается пешком или по рекам.
Двое новоприезжих, высадившихся поздно вечером на вокзале Оройи, присматривались к сновавшим вокруг городским прохожим, частью из любопытства, частью чтобы уловить какой-нибудь случай. Протяжные свистки локомотивов прекраснее звуков арфы для маленького города, который всего лишь два поколения тому назад был дикой пустыней, где даже индейцы составляли редкость.
Расфранченные по-воскресному, праздношатающиеся Оройи также не особенно часто имели случай созерцать столь огромного белого человека, который своими белокурыми волосами представлял разительную противоположность с окружающими. И далеко не каждое воскресенье в году появлялся здесь, на высоте Монтаньи, негр столь угольно-черный, как Кид Карсон. Кид имел очень живописный вид в своем дорожном костюме, приукрашенном шалью и поясом весьма ярких цветов.
Начальник станции, маленький, полный достоинства человек, с несколько более светлой кожей, чем у других леди и джентльменов, находившихся на платформе, пробрался сквозь толпу заинтересованных зрителей к прогуливавшимся пассажирам. С телеграммой в руке, он обратился к Фьельду. Удостоверившись в том, что он не ошибся, он согнул спину, словно стоял перед самим президентом. И, заявив, что его дом и все находящееся в нем находится в распоряжении доктора, он провел Фьельда и его черного помощника к станционным постройкам, которые, по-видимому, служили в качестве гостиницы. Иностранному доктору была предоставлена большая комната, казавшаяся начальнику станции чудом роскоши и комфорта. Правда, многочисленные индейские ковры на стенах были восхитительны. Но вся прочая обстановка напоминала самым отчаянным образом мещанскую гостиную третьестепенного английского пансиона.
Показав с самодовольством все это великолепие, комбинированный начальник станции и хозяин гостиницы перешел к деловой части. Согласно телеграмме Вальдеса он позаботился о мулах и проводнике. Лучший из arrieros (проводников) Оройи был уже занят. Несмотря на неблагоприятное время года, в последние дни появилось много путешественников на Пуэрто-Бермудес. Первой приехала сеньорита Сен-Клэр, обеспечивая за собой Рамона, самого надежного во всей Монтанье проводника. А сегодня утром прибыл благородный дон Антонио Веласко и чрезвычайно поспешно проследовал дальше.
— Может быть, ваша милость знает дона Антонио?
Да, Фьельд знает его.
Хозяин воспользовался этим обстоятельством, чтобы расхвалить силу и благородное великодушие этого джентльмена. Он может убить кулаком быка и оторвать голову у ламы. Подобными людьми Перу может гордиться.
Во время этого длинного изложения он не спускал острого взгляда со своего гостя, чтобы отметить, каково было отношение Фьельда к «национальному герою».
Но лицо доктора Фьельда выражало только почтительный интерес к мнениям хозяина.