Бессмертные

Корда Майкл

Конечно, такое начало семейной жизни не предвещало ничего хорошего, и неудивительно, что, когда я позвонил Мэрилин по телефону на следующий день после свадьбы, она была расстроена; но нельзя сказать, чтобы она была убита горем. Она успела привыкнуть к подобным печальным инцидентам в своей жизни: у нее была способность подставлять под удары своей судьбы не только себя, но и других.

Бадди тяжело вздохнул, и я понял все без слов. Я надеялся, что две недели уединения в загородном доме в Англии сотворят чудо с молодоженами, однако, судя по лицу Бадди, чуда не произошло.

— По ним не скажешь, что у них медовый месяц, — заметил он. —

Это уж точно .

Я не успел расспросить его подробнее. К нам подошла подружка Бадди, и я, допив мартини, поднялся к себе в номер, чтобы переодеться к ужину.

Дел у меня было много, но все же я решил на следующее утро съездить к Мэрилин.

— Привет, Артур, — поздоровался я.

Миллер оторвался от своего занятия, и мы пожали друг другу руки. Он похудел и как-то высох, вид у него был измученный, как у человека, который, женившись в очередной раз, обнаружил, что сменял шило на мыло. Ларри снял для счастливых молодоженов огромный дом, и мебели в нем было так много, что это выглядело несколько вульгарно. Артур сидел за карточным столом в углу библиотеки — очевидно, он устроил для себя здесь рабочий кабинет — и работал. Поверхность стола была завалена газетными вырезками о Мэрилин, и Артур — величайший американский драматург — был занят тем, что вклеивал их в альбом. Удручающее зрелище.

На столе, рядом с раскрытым блокнотом, стояла в рамке великолепная цветная фотография Мэрилин. Она лежит на животе, подперев подбородок руками; восхитительные белокурые волосы закрывают часть ее лица, на котором почти нет косметики, шею и — совсем немного — грудь; сквозь завитки волос проглядывает розовый сосок. Рот приоткрыт в улыбке, глаза полузакрыты, лицо выражает тонкое чувственное наслаждение, почти на грани бесстыдства.

— Прекрасная фотография, — заметил я.

Он угрюмо кивнул.

— Она фотографировалась здесь, недели две назад. Мне эта фотография очень понравилась, и я попросил, чтобы одну отпечатали для меня.

Я его хорошо понимал. На этой фотографии Мэрилин просто потрясала своей возбуждающей чувственностью. Я поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в комнату Мэрилин.

— Войдите, — отозвалась она. Ее голос звучал уныло.

Она приспособила спальню под свои нужды. Мебель из комнаты вынесли, ковры и прочие украшения убрали; вместо них стояли сушилка для волос, косметический столик с ярко освещенным зеркалом, массажный стол, открытый шкаф с вешалками для ее платьев и костюмов и телефон на длинном шнуре, чтобы она могла разговаривать, расхаживая по комнате. Всюду царили хаос и беспорядок; только в такой обстановке Мэрилин могла чувствовать себя уютно. Она сидела на полу, откинувшись спиной на уложенные горкой подушки, которые сняла с дивана, и читала сценарий. На голове — бигуди, на лице — ни следа косметики. Одета она была в белую шелковую блузку и обтягивающие черные брюки, которые еще называли “велосипедными”. Я наклонился и поцеловал ее.

— Боже мой, Дэйвид, — воскликнула она, — как же я рада тебя видеть!

Я убрал со стула кипу журналов и осторожно присел на него. Это был один из тех хрупких антикварных стульев, которые делают, чтобы любоваться ими, а не сидеть.

— Осторожнее. Тут этих стульев целый гарнитур, но половину из них мы уже переломали. Сэр Пробковый Мундштук говорит, что они стоят целое состояние.

— Сэр Пробковый Мундштук?

— Этим

прозвищем наградила Ларри одна из здешних газет за то, что он рекламировал сигареты. Оно ему очень подходит. — Она напустила на себя важный вид и надменным голосом произнесла: — Давайте попробуем еще разок, вы не возражаете, Мэрилин, дорогая?

— Что, все так ужасно?

Она поежилась.

— Даже хуже. Это сущий ад, милый Дэйвид.

— Внизу я видел твою фотографию на столе у Артура. На ней ты выглядишь просто счастливой. Отличная фотография.

— Да. — Она кивнула, затем одарила меня томной улыбкой. — Я переспала с парнем, который фотографировал меня. Наверное, поэтому получилось такое удачное фото.

Тогда понятно, почему у нее на фотографии такой блаженный вид. Я почувствовал неловкость — в конце концов, они ведь с Миллером только что поженились.

— Я поступила ужасно , не так ли, Дэйвид?

— Меня это не касается, Мэрилин, но вообще-то, конечно, не очень красиво. Но ты-то хоть не жалеешь об этом?

Она передернула плечами.

— О, Дэйвид, ты не думай, я и сама знаю, что поступила плохо. Но ты не представляешь, как мне здесь одиноко без Джека и каково постоянно видеть возле себя этого старого ворчуна…

— Старого ворчуна?

— Так Пола называет Артура. — Она понизила голос. — Он говорит, что у него творческий застой. Из-за меня. Ко всему прочему, он всегда становится на сторону Мундштука. Я только и слышу: “Ларри это…”, “Ларри то…”, и это от собственного мужа!

— Значит, ты решила ему отплатить. А он об этом знает?

— Ты ничего не понимаешь, Дэйвид, — сказала она. В ее голосе не было раздражения; она просто констатировала факт.

— Я не критикую тебя.

— Ну да, рассказывай. Между прочим, это не ты состоишь в браке с Великим Писателем XX века, который никуда не хочет ходить, никого не хочет видеть и вообще не любит развлекаться.

— Но в данный момент он сидит внизу и вклеивает в альбом газетные вырезки о тебе.

— Я не просила его об этом. Я думала, он будет писать замечательные пьесы, и мы вместе станем читать и обсуждать их. А вместо этого он просто с мрачной миной сидит дома и талдычит мне, что я не права, а Ларри прав. — Она промокнула глаза салфеткой, затем скатала ее в плотный шарик.

Я наклонился и взял ее за руку.

— Извини, — сказал я.

— Спасибо за сочувствие. — В комнате было тепло, но ее рука была холодной. Она вздохнула и покачала головой. — Нет, этот человек мне не подходит, — печально произнесла она. — И картина мне не нравится. И страна эта не нравится. Как я могла наделать столько ошибок?

— Может, это совсем и не ошибки. Ты просто сегодня не в духе. Бадди Адлер сказал мне, что ты работаешь потрясающе.

Она просияла.

— Не врешь? Сэр Пробковый Мундштук не в восторге от съемок. Это потому, что я переигрываю его. — Она хихикнула.

— А вообще, как тебе живется?

— Что вообще? Мой брак распадается на кусочки, я работаю с человеком, который ненавидит меня. Мы целыми днями торчим в этом огромном доме, и все здесь считают нас идиотами. Первые два дня мы катались на велосипедах, и мне это нравилось. Но потом газетчики стали преследовать нас, и пришлось от этого отказаться. Но, по-моему, Артуру и езда на велосипеде не доставляла удовольствия.

Я попытался представить себе, как Мэрилин с Миллером едут на велосипедах по проселочным дорогам Англии, но у меня ничего не вышло.